Пленница былой любви
Шрифт:
Муди проявил довольно странный подход к морали. С одной стороны его устраивало, что на черном рынке можно купить дефицитные товары, но он занимал позицию властей, которые карали владельцев магазинов, нарушающих распоряжения.
Махтаб была огорчена случившимся. В ту ночь она молилась: «Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы эти люди могли снова открыть свои магазины. Они такие добрые. Будь и ты добр к ним».
Проходили недели. Ежедневные разговоры по телефону и визиты к Амалю при каждом удобном случае ничего не изменили.
Иногда я задумывалась, может, все
– Мы обязательно отправим вас домой на Новый год, если не на Рождество, – заверял меня Амаль. – Прошу вас, потерпите, пожалуйста!
Потерпите, пожалуйста! Сколько раз я уже слышала это! Все мое естество восставало против этой фразы.
Разрабатывался еще один план побега. Амаль связался с офицером пограничной службы, и тот согласился легализовать мой американский паспорт, выданный посольством Швейцарии. Он взял бы нас на борт следующего до Токио самолета. Он вылетал каждый вторник утром, то есть тогда, когда Муди был в клинике. Амаль старался предвидеть любые неожиданности. План казался продуманным, однако я считала его достаточно рискованным.
– А что с Бендер-Аббасом? – спросила я.
– Над этим мы также работаем, – ответил он. – Потерпите, пожалуйста.
Я чувствовала себя глубоко разочарованной и не скрывала своих слез.
– Мне иногда кажется, что я останусь тут навсегда, – сказала я.
– Вы обязательно уедете, – заверил Амаль. – Я, кстати, тоже.
Его слова родили во мне новую надежду.
Незначительные на первый взгляд факты из жизни в этой безумной стране не переставали меня потрясать.
Однажды в полдень Махтаб смотрела по телевизору детскую программу. После нее выходил медицинский журнал, который заинтересовал нас. Речь шла о рождении детей. Увиденное не поддавалось логическому объяснению. Роженица была мусульманкой, принимал роды мужчина. Камера показывала обнаженное тело женщины, но ее голова, лицо и шея были плотно закрыты чадрой.
– Ты оставишь для Деда Мороза печенье и молоко? – спросила я Махтаб.
– А он придет в наш дом? В прошлом году ведь не пришел.
Мы с Махтаб много раз говорили об этом, и в конце концов мне удалось ее убедить, что Иран находится очень далеко от Северного полюса, поэтому Деду Морозу тяжело всякий раз добраться сюда.
Может быть, в этом году он постарается приехать сюда.
– Не знаю, приедет он или нет, но ты должна оставить что-нибудь на всякий случай.
Девочка пошла на кухню приготовить угощение для Деда Мороза. Потом она отправилась в свою комнату и возвратилась с иконкой, которую ей подарила Элис.
– Может быть, Дед Мороз захочет увидеть, как выглядит его жена, – сказала она, положив образок на поднос рядом с печеньем.
Возбужденная атмосферой Сочельника, Махтаб долго не хотела ложиться спать. Когда наконец я укрыла ее одеялом, она сказала:
– Прошу тебя, разбуди меня, когда услышишь, как приближается Дед Мороз. Мне бы хотелось с ним поговорить.
– А что бы ты ему сказала?
– Я хочу, чтобы он поздравил от меня бабулю и дедулю и сказал им, что я хорошо себя чувствую, тогда и у них будут веселые праздники.
Что-то сжало мне горло. Дед Мороз может принести ей кучу подарков, но он не может дать ей того, чего она больше всего желает. Если бы он
А время шло, приближалось очередное Рождество в Иране. И снова вдали от Джо, Джона, мамы и папы.
В тот день Муди допоздна принимал пациентов, для которых этот праздник ничего не значил. Когда он закончил, я спросила:
– Может быть, Махтаб завтра не пойдет в школу?
– Исключено, – сухо ответил он. – Она не может пропускать уроки только потому, что завтра Рождество.
Я не спорила с ним. В его голосе я услышала властный тон и снова заметила перемену в его поведении. В одно мгновение вернулся тот хорошо знакомый психически не уравновешенный Муди. У меня не было желания пререкаться.
– Махтаб, давай проверим, был ли Дед Мороз здесь ночью!
Я разбудила ее пораньше, чтобы у нее было время распаковать подарки до ухода в школу. В мгновение ока она выпрыгнула из кроватки и сбежала вниз по лестнице. Махтаб пришла в восторг от того, что Дед Мороз съел печенье и выпил молоко. Потом она увидела праздничные подарки. Муди присоединился к нам. Настроение его было лучше, чем вчера вечером.
В Америке ему нравилось отмечать Рождество, а это утро несло с собой теплые воспоминания. Он широко улыбался, глядя, как Махтаб погружается в гору подарков.
– Я не могу поверить, что Дед Мороз приехал издалека ко мне в Иран! – радовалась она.
Муди сделал несколько фотоснимков, а потом неожиданно предложил:
– Ты можешь не ходить сегодня в школу. Или, если хочешь, пойдешь немного позже.
– Нет, я не могу пропустить уроки, – ответила она с чувством долга, привитым мусульманскими учителями.
В тот вечер мы сидели с приятелями за праздничным ужином. Но всем нам было грустно, и все мы искренне сочувствовали несчастной Ферест. Она не переставая плакала. Наконец ее мужу было предъявлено обвинение, и он предстал перед судом.
Даже после всего, что я слышала об этой безумной стране, я с трудом могла поверить в слова рыдающей Ферест:
– Его признали инакомыслящим, «врагом нового правительства»! Его осудили на шесть лет тюремного заключения!
Муди сочувствовал Ферест, потому что любил ее так же, как и я, но позже сказал:
– Здесь, наверное, что-то другое.
В душе я не соглашалась с ним, но знала, как жадно ему хочется верить в иранскую справедливость. Несомненно, он противник правления аятоллы. Наверное, ему самому было страшно. Ведь Муди сам грубо нарушал закон, открыв частную врачебную практику без разрешения. Если можно было посадить человека на шесть лет только за мысли, то какое же наказание ждет за явное нарушение закона?!
Следующий день прошел, к счастью, в непрестанных хлопотах, поэтому у меня не было времени жалеть себя. На нашу голову неожиданно свалилась толпа родственников Муди со всевозможными подарками – едой, одеждой, домашней утварью, игрушками для Махтаб и огромными букетами цветов. По сравнению с прошлым годом это был поворот на сто восемьдесят градусов. Все семейство явно пыталось продемонстрировать, что приняло меня.