Пленница гарема

Уолч Джанет

Накшидиль сделала вид, будто поглощена вышиванием. Почувствовав, что Айша стоит над ней, она поцеловала кайму ее юбки и, не поднимая головы, продолжила вышивать верхушку листа. Она воткнула иголку в шелковую ткань, снова потянула ее наверх, и, когда вытащила до конца, нитка порвалась. Ее глаза сначала метнулись к наставнице, затем к Айше, затем опять к наставнице. По выражению их лиц она поняла, что последует дальше. Накшидиль почувствовала, как Айша изо всей силы ударила ее рукой по щеке. Черный евнух, который сидел на корточках в углу и наблюдал, поднял Накшидиль и вытащил ее из комнаты. Пока ее волокли, наставница презрительно выругалась ей вслед.

Ее протащили

по коридору и затолкали в тесную комнату. Я шел следом и увидел, что ее ждет старая наставница, держа жесткую туфлю в руке. Накшидиль закрыла глаза, сжала пальцы в кулаки и втянула в себя воздух, готовясь получить удары. Первые удары были терпимы. Однако несколько минут спустя она уже не слышала собственных криков. Кожаная туфля обжигала уши, и из них текла кровь. У Накшидиль закружилась голова, она зажалась в углу комнатки.

Позднее в тот день я зашел проведать ее. Накшидиль лежала на своем диване, с ней рядом была Пересту.

— Я слышала, что тебя били, — шепотом сказала девушка. — Что произошло?

Накшидиль заметила, что позади Пересту стоит наставница. Одного наказания за день было вполне достаточно.

— Все было не так уж плохо, — шепотом ответила Накшидиль. — Я обо всем расскажу тебе завтра.

Накшидиль ослабла, устала и пыталась заснуть, свернувшись калачиком.

На следующее утро, когда я зашел к ней после завтрака, она все еще лежала на своем матрасе. От побоев у нее опухло лицо.

— Я пришел забрать вас, — сообщил я.

— Я никуда не пойду, — с трудом ответила она.

— Я получил приказ, и вы последуете за мной.

— Нет, — повторила Накшидиль, и, когда она повернула голову, я заметил, что у нее на ушах запеклась кровь.

— Вы должны пойти со мной, — сказал я. — Не забывайте о своем положении. Вы всего лишь одалиска, рабыня самого низкого ранга.

— Я ребенок известного человека, — медленно ответила она, видно, ей было больно и трудно шевелить челюстью.

«Я тоже», — хотелось мне сказать в ответ. Я знал, как она себя чувствовала: ее вырвали из уютного, полного ласки мира и, словно лишний груз, швырнули в бурное море. «Ты станешь большим человеком», — говорил мне отец в мой пятнадцатый день рождения. Его слова вызвали во мне чувство гордости, и я с нетерпением ждал того дня, когда смогу пойти по его стопам.

Прошло совсем немного времени, меня забрали, заковали в кандалы, кастрировали и приговорили к пожизненному рабству. Я уже не был человеком среди людей, я стал рабом, выполнявшим прихоти других рабов. Сначала меня охватило негодование, я чувствовал, что отец предал меня. Затем я впал в отчаяние оттого, что потерял свободу и не мог сбежать. Только спустя несколько лет я стал понимать своих похитителей, условия, которые заставляли их действовать таким образом. Мой гнев постепенно сменился сочувствием, моя холодность — сердечностью; заклятые враги стали моими друзьями, и в конце концов я стал одним из них.

Я взглянул на Накшидиль и видел в ее глазах отражение своего несчастья. Она не из тех девушек, которые пытаются извлечь выгоду из своего положения, подобно Пересту. Передо мной был ребенок, испытывающий боль.

— Я больше не смогу туда вернуться, — сказала она.

— Вы туда не вернетесь, — пообещал я.

— Куда же в таком случае ты собираешься вести меня?

— В прачечную. Таково ваше наказание. Вы будете работать там.

Накшидиль последовала за мной, держась за свою больную голову, пока я вел ее. Не дойдя до прачечной, она остановилась и положила ладонь мне на руку.

— Нет, — строго сказал я, думая, что она хочет вернуться в комнату для вышивания. —

Нет. Вы не можете вернуться в комнату для вышивания. Наставница больше не желает видеть вас. Ваша плохая работа поставила ее в неловкое положение перед Айшой, и она хочет, чтобы вас выгнали из дворца. Но я убедил ее, что вас прислали сюда в качестве особого подарка от бея Алжира и вам следует дать еще одну возможность исправиться. — Я не сказал, что в случае, если ее выгонят, мне придется расплачиваться, а если ее оставят, мне тоже дадут шанс. — Вы должны быть благодарны за это. В прачечной гораздо лучше, чем на рынке невольниц.

Девушка слушала, сложив ладони, будто молясь.

— Музыка, — прошептала она. Затем она согнула левую руку кверху так, что она почти касалась ее плеча. Правой рукой она начала медленно водить взад и вперед поверх левой руки. Она снова сложила ладони и сделала движение, будто молится, выражая просьбу глазами. Я ее понял. «Это твоя последняя попытка, — подумал я. — Лучше сделай все, чтобы она увенчалась успехом».

Я свернул в другой коридор и толкнул расписанную дверь. В обшитой панелями комнате я увидел двадцать рабынь — кто-то держал в руках флейты, кто-то — лютни, у третьих на коленях лежали кануны [22] . Одна девушка играла на арфе, другая на барабанах и тамбуринах [23] . На полу сидела Нересту с нэй в руках. Это помещение было наполнено гнусавыми звуками турецких мелодий.

22

Канун — музыкальный инструмент типа арфы, имеющий 50–60 струн.

23

Тамбурин — большой барабан с удлиненным корпусом.

Когда мы вошли и я заговорил с наставницей, за нами следили двадцать пар темных глаз. Я знал Фатиму со своего первого дня в Топкапе; и хотя в прошлом я оказал ей несколько мелких услуг, она недовольно слушала, пока я умолял ее взять Накшидиль под свое крыло. Она неохотно всунула тамбурин в руки девушке.

Однако вместо того, чтобы с благодарностью взять его, Накшидиль осмотрелась, заметила на полке шкафа какой-то инструмент и нагло указала на него.

— Что она собирается делать с этим старьем? — Фатима ворчливо спросила меня. — Нам его подарили много лет назад, и с тех пор никто не прикасался к нему.

Тем не менее она велела рабыне подать Накшидиль этот инструмент. Я смотрел, как она провела пальцами по длинному смычку, потрогала деревянную верхнюю деку [24] и осторожно прижала скрипку больным подбородком. Она подтянула струны и подергала их, боль, казалось, начала отступать, и ее лицо просветлело. Я видел, что этот инструмент для нее все равно что старый друг.

Она прикоснулась смычком к струнам, и скрипка начала издавать нежные звуки, каких я никогда раньше не слышал. Жалобные звуки меланхолии вторглись в эту комнату из другого мира. Но если Накшидиль надеялась, что в этом дворце ей позволят играть Моцарта, то ее ожидало горькое разочарование. Теперь ей придется изучать турецкую музыку: здесь не потерпят никакого «Похищения из сераля».

24

Дека — часть корпуса некоторых струнных инструментов, служащая усилителем и излучателем звука.