Пленница судьбы (Испытание чувств)
Шрифт:
Он зашел в редакцию газеты «Старый и Новый свет» и спросил, нельзя ли получить какую-нибудь работу.
— Нам нужен человек для сбора материала, — сказал редактор. Плата небольшая, но возможно повышение. Сейчас мы готовим статьи о парижском дне: проститутки, бродяги… Тема нелегкая. Изучите, сделайте наброски, и я посмотрю.
Через три дня Кристиан принес готовую статью.
Редактор начал читать и вскоре удивленно поднял на него прищуренные, внимательные глаза. Потом вновь пробежал статью.
— Неплохо, — сказал он, дочитав до конца. — Прежде вы ничего не писали?
— Нет.
— Тем
Вскоре Кристиан был принят в число постоянных сотрудников «Старого и Нового света» и стал неплохо зарабатывать. Его статьи пользовались успехом. Он постигал жизнь осторожно, пытаясь выхватить, выявить самую суть и явить ее читателям, как хорошо ограненный алмаз, как флакон духов, в котором сконцентрировался неповторимый, будоражащий воображение запах. Он был приветлив, скромен, казалось, лишен всякого тщеславия и быстро завоевал доверие и любовь коллег.
А его мать, еще молодая и привлекательная женщина, любила гулять по набережной Сены и наслаждаться взглядами встречных мужчин — заинтересованными, но почтительными.
Только одно настораживало Шанталь: Кристиан не делал ни малейших попыток познакомиться с девушками. Значит, он еще не забыл Мари. Но женщина верила, что время залечит его сердечную рану. Постепенно воспоминания об этой девушке потускнеют, а затем и вовсе исчезнут, как дым костра, как снег на ладони, как шелест листвы в тишине бескрайней ночи.
Выйдя из тюрьмы, Мари впала в отчаяние. Она безуспешно пыталась найти работу — ее нигде не брали.
Иногда девушка думала о возвращении на остров, однако страшилась огласки. Мир велик, но и достаточно тесен: если на острове узнают о ее прошлом, позор неминуем. И родителям, и сестре, и зятю придется покинуть родные края, а это для них страшнее смерти.
Оставалось одно. Мари чувствовала, что публичный дом станет для нее чем-то вроде клетки для вольной птицы, посему она выбрала улицу.
В тюрьме одна старуха, бывшая проститутка, дала ей несколько полезных советов. «Никогда не подходи к мужчинам сама и не предлагай себя откровенно и открыто. Иди с независимым, свободным видом, но при этом лови взгляды, соблазняй, играй. Заставь их желать тебя. Сними квартиру и приводи их туда, а к ним не ходи: так безопаснее и проще. Дай хозяину денег, и он тебя не выдаст. Еще лучше — найди постоянного покровителя: пусть сам наймет для тебя жилье. Туда, если будешь достаточно умной и ловкой, сможешь приводить и других мужчин. И никогда не задумывайся об их достоинствах и недостатках… Ничто в жизни не дается легко, нигде не обойтись без потерь. Хочешь выжить — учись, а не плачь».
Мари сняла маленькую квартирку на улице Манжоль и приводила туда клиентов. Постепенно она стала чуять облавы, с первого взгляда распознавать тех мужчин, что способны обмануть и не заплатить обещанного. Научилась налаживать отношения с другими девушками.
Мари постигла науку ласкающей вежливости, тайны взгляда, притворно жгучего огня прикосновений. Главное — не думать о чувствах. Она жила, не замечая времени. Когда становилось совсем горько, Мари пила
И все же воспоминания о Кристиане жгли сердце Мари.
Однажды случилось то, имя чему — неизбежность. Как-то утром, проходя по набережной Сены, Мари заметила человека, очень похожего на Кристиана.
Он шел уверенной походкой, потому она сомневалась до последней минуты. Страшась ошибки, пошла следом. Молодой человек вошел в солидное здание, где, как возвещала вывеска, располагалась редакция газеты «Старый и Новый свет».
Немного помедлив, девушка поднялась на крыльцо и толкнула дверь. Она искренне улыбнулась людям в приемной, и ей позволили пройти дальше. Мари не сказала им, кого ищет, просто попросила разрешения войти в другие комнаты. Она путешествовала по редакции, глядя на людей и словно никого не видя, не отвечая на вопросы, пока в одной из комнат не обнаружила того, кого искала, казалось, целую жизнь.
Кристиан был один. Он сидел за заваленным бумагами столом и — смотрел на Мари яркими, ясными, серо-голубыми глазами, в которых отражалась Вечность. На нем была белая рубашка из французского набивного батиста и темно-синий сюртук с шелковой обшивкой по воротнику и лацканам — крик моды в тот сезон. И у него слегка изменилась прическа: столичная жизнь требовала большей строгости, чем жизнь на острове, когда волнистые волосы Кристиана трепал вольный ветер.
Мари стояла перед ним, и в ее взгляде были нежность, потрясение, радость. И она ощущала непонятное ей самой сострадание.
Все время, пока она молчала, ее глаза не отрывались от его лица; ей казалось волшебством видеть его взгляд: чудилось, будто ее душу пронзает ослепительный блеск, сходный с сиянием огромной звезды. Девушка понимала, что Кристиан не мог узнать ее, но он умел чувствовать — это Мари запомнила навсегда. Он чутко воспринимал все то, что невозможно увидеть, он тонко улавливал суть.
Нельзя сказать, что Мари была вызывающе одета, просто вряд ли Кристиан мог представить ее в таком виде: в черном бархатном жакете «зуав», отделанном шелковой тесьмой, в белой блузе и юбке темно-синего шелкового муара с фестонами цвета янтаря. Спереди лоб девушки по моде того времени закрывала пышно завитая накладная челка, сзади волосы ниспадали каскадом упругих локонов. Это сооружение венчал романтический головной убор — шляпка из итальянской соломки с широкими полями, украшенная лентами и цветами. На ногах красовались застегнутые на перламутровые пуговицы полусапожки. Легкий слой румян на щеках и, конечно, сладкий, вкрадчивый аромат духов. Только так можно поймать на удочку приличных и щедрых мужчин!
Трудно узнать человека, который вдруг перестал походить на самого себя…
Мари стояла перед ним, содрогаясь от стыда и горечи, ощущая, как что-то придавливает ее к земле, чувствуя, что вот-вот прорвутся и потекут слезы.
— Что вам угодно, мадемуазель? — по-прежнему глядя на нее, как на чужую, спросил Кристиан.
«Это же я!» — хотела крикнуть Мари, но вместо этого произнесла сдавленным голосом:
— Простите, я хотела узнать, работает ли здесь мсье… Луи Гимар?
Имя зятя было единственным, какое пришло ей на ум.