Пленница судьбы (Испытание чувств)
Шрифт:
Время бежало быстро, наступила последняя ночь перед свадьбой с Аннабель. Кристиан не мог заснуть. Он вглядывался в ночь, в парижскую ночь, такую же страшную и прекрасную, как человеческая жизнь. Ему не хотелось думать о невесте. С ней обвенчается другой Кристиан, менее уязвимый, более успешный, скрытный, такой, каким нужно быть, чтобы выжить в этом мире. Он искренне собирался сделать счастливой эту девушку, правда, приложив много разума, но не сердца.
Следующей ночью Аннабель будет лежать в его объятиях — эта мысль не вызывала в нем ни возбуждения,
Когда Кристиан окончательно понял, что не заснет, он решил немного поработать. В следующие дни будет не до того, а статью написать все-таки нужно.
Последний одинокий вечер. Завтра он переселится в дом Аннабель.
Кристиан сел за стол и раскрыл тетрадь. На одну сторону его лица падал свет луны, на другую — отблеск пламени свечи. Он написал: «История…» И задумался. Как же все-таки звали ту девушку?
Кристиан отложил перо и стал думать. Думать об острове: о мире запахов, звуков, пробуждающих жажду жизни и мысли о ее тайне, мысли о вечном. Мысли о Мари. Когда Кристиан узнал, что она уехала, его сердце остановилось, и какое-то мгновение он не знал, забьется ли оно снова. Оно забилось, но с той минуты он стал другим. Перестал верить в любовь? Нет. Просто в нем появилась способность спокойно воспринимать мир без любви.
Мари… Возможно, он идеализировал эту девушку. Так считала его мать. Он был слеп и видел внутренним взором улыбку сладостной неизвестности, крылья судьбы за спиною призрака, слышал зов придуманной красоты. Внезапно ему почудилось, что он и правда видит, видит внутренним взором, так ясно, как не способен видеть никто другой на земле. Он будто вспомнил некогда слышанную, прекрасную, но ускользающую мелодию.
Мари стояла на берегу в своем синем платье, и ветер развевал ее темные волосы. Она смотрела на него глазами цвета моря в рассветный час. Смотрела с нежностью и любовью.
Кристиан издал сдавленный стон, и его рука с нажимом вывела на бумаге: «История Мари». Чернила брызнули, как кровь из внезапно нанесенной раны. Той странной девушкой из тюрьмы Форс была Мари! Теперь он не сомневался в этом!
Кристиан быстро прошел в соседнюю комнату, а потом бесшумно и осторожно — в спальню матери. Луна ярко освещала помещение, на полу лежали густые, как чернила, тени. Молодой человек замер. Если мать проснется, ему придется солгать или сказать правду, а он не хотел делать ни того, ни другого.
Она не проснулась. Она спала глубоко и безмятежно. Завтра свадьба ее сына. Завтра и он, и она сделают шаг в будущее. Только вот что делать с прошлым?
Кристиан подошел к туалетному столику и выдвинул верхний ящик. Вот она, шкатулка. Он взял ее, унес к себе в комнату, там открыл…
После того памятного дня Кристиан испытывал страх перед оружием. Он не мог его видеть и тем более не желал брать в руки. Куда подевался тот револьвер, он не знал, и в их доме много лет не было оружия. Но когда началась
Но сейчас молодой человек без колебаний вынул оружие и опустил его в карман. Он вышел за дверь.
Раскрытая тетрадь с одной-единственной надписью на чистом листе так и осталась лежать на столе.
Кристиан задавал себе вопрос, не путает, не смешивает ли он то, что происходит на самом деле, с сожалениями о том, что ушло в небытие, с несбывшимися мечтами? И твердо отвечал: «Нет».
На рассвете он был у ворот тюрьмы, и ему повезло: среди надзирателей оказался тот, с которым молодой человек общался в последний раз, и он узнал Кристиана.
— Это вы, сударь? Что так рано? Что-то забыли?
— Я снова по поручению месье Роншара. Надеюсь, в последний раз. Нужно еще раз встретиться кое с кем из заключенных.
Надзиратель нахмурился:
— Придется выписать пропуск.
Кристиан вынул из кармана бумажку.
— Старый при мне. Как и записка месье Роншара.
— А начальник, месье Субие, еще не приехал. Ну да ладно. Возможно, этого будет достаточно. Давайте ваши бумаги и подождите здесь.
Он вернулся через несколько минут и кивнул:
— Идите за мной.
Кристиан вступил в царство железа и камня, сырости и сумрака, человеческих страстей и законов, непонятных тем, кто находился по другую сторону этих стен.
— Скажите, — спросил он, — в последние дни расстреливали заключенных?
— Вы имеете в виду коммунаров? А как же! Две или три партии. Теперь их немного осталось.
Кристиан содрогнулся.
— Кто вам нужен? — спросил надзиратель.
— Девушка, с которой я беседовал в прошлый раз.
Надзиратель покачал головой:
— Не помню. Если вы знаете, как ее зовут, то позовите, — сказал он, впуская Кристиана в смежное с камерой помещение.
Молодой человек остановился возле решетки. Горло сдавило, было трудно дышать. Казалось, каждую секунду рука судьбы сдирает с его сердца новый кровавый лоскут.
Он нерешительно позвал:
— Мари!
— Есть здесь женщина по имени Мари? — громко крикнул надзиратель.
К решетке приблизились две узницы: одна — неохотно, другая — с глумливой готовностью.
— Не меня ли ищешь, красавчик? — сказала последняя. — Я тоже Мари!
— Не эти? — спросил надзиратель.
Кристиан покачал головой и отвернулся. Мари не было, она умерла. Он опоздал.
— Мари! — в отчаянии закричал он, а потом обреченно умолк.
Ничего не будет — ни продолжения жизни, ни любви, ни света. Завтра на него наденут тот самый фрак и опустят в могилу. Судьба есть судьба. Все эти призрачные годы были секундой перед вечностью. Теперь он не позволит себе промахнуться. В тот раз он стрелялся из-за лживой продажной девки Полин, а сейчас потерял свою Мари.