Пленница
Шрифт:
— Скорее пленница.
— В любом случае ты останешься.
Она упрямо стояла на месте. В порыве раздражения Джеймс подхватил ее и понес к своему небольшому укрытию в лесу и поставил на землю, про себя проклиная девушку. Тила отказалась уехать, последовав его совету. Тогда она могла сделать это, ничем не рискуя. Тила сама затеяла игру. А сейчас эта игра в самом разгаре. Ей придется довести ее до конца.
Заметив, что девушка дрожит, Джеймс закутал ее в одеяло. Он понимал: избавив Типу от неминуемой смерти, он только что почти изнасиловал ее. Глядя в глаза девушки, желая и ненавидя ее,
— Ты никогда не удержишь меня, если я решу уйти. Да, я пришла из гостиных, но я узнала и твои джунгли.
Чем он так провинился, что эта леди с Юга наказывает его здесь, в джунглях, где воюют краснокожие и белые, где не найти правды и справедливости? Если Тила и впрямь попытается бежать из единственного укрытия в этом смертельно опасном краю, не лучше ли ему самому убить ее и положить всему этому конец?
— Бросаешь мне вызов? Тогда позволь заверить тебя: без моей воли ты и шагу не сделаешь.
— Будь ты проклят…
— Тила, убежав от меня, ты попадешь в руки другого воина и останешься не только без своих прекрасных волос, но и без скальпа.
— Освободившись, я бы избавилась и от этого фарса. Не все семинолы варвары…
— Меткое замечание, мисс Уоррен! — В нем снова закипал гнев.
— Ты не более семинол, чем белый. Только не говори мне о своей бронзовой коже — даже в жилах твоей матери течет — кровь белых. Да, ты скорее белый, нежели индеец…
— Тила, одна капля индейской крови меняет цвет кожи, и ты знаешь это. Посмотри на мое лицо, и сразу увидишь, что я индеец.
— Глядя на твое лицо, я понимаю, что ты создан двумя мирами.
— Тогда запомни навсегда: жизнь сделала меня индейцем в душе.
Может, его злит то, что она не индианка? И ей никогда не стать частью его мира? Джеймс задумался.
— Жизнь сделала тебя жестоким. Джеймс вспыхнул:
— Хватит на сегодня. Типа!
Девушка видела, что он измучен и утомлен. Она стиснула зубы, в глазах ее вспыхнул гнев. Но больше Тила не вымолвила ни слова, лишь повернулась к нему спиной.
Джеймс смотрел на нежную белую кожу, на рыжие волосы, струившиеся по спине.
«Оставь ее! Уходи!» — приказал он себе.
Сегодня Джеймс мог с таким же успехом приказать луне упасть с небес.
Он обнял ее.
Эта девушка не может принадлежать ему, не может…
Тем больше причин обнимать ее, обладать ею, пока это возможно. Ощущать ее наготу. Наслаждаться ею.
Глава 19
Тила проснулась на рассвете. Сквозь кроны дубов и сосен проглядывало бледное, но уже розовеющее небо. Солнце, словно написанное волшебной кистью, поднималось во всем своем блеске. Небосклон окрасился во всевозможные оттенки золотистого, розового и пурпурного. В лучах, пробивавшихся сквозь ветви деревьев, плясали пылинки. Трава покрытая росой, сверкала, как бриллиантовая. Тонкая паутина чуть колыхалась на легком ветру. Воздух был прохладен, чист, свеж. Ближе к полудню солнце станет безжалостно жарким, но пока утро было великолепным.
Утро…
Она проснулась в стране дикарей, где утренняя и вечерняя заря напоминала
Да и сама Тила лежала бы мертвой, если бы не Джеймс.
Девушка приподнялась и увидела, что он уже давно проснулся. Джеймс стоял в облегающих брюках и в сапогах из оленьей кожи, жевал травинку и задумчиво смотрел на нее.
Сев, девушка смущенно натянула на себя одеяло и встретилась с ним взглядом.
— Хорошо спала? — осведомился он.
— Великолепно, хоть это и весьма странно для человека, видевшего столько смертей менее суток назад.
Отбросив травинку, Джеймс приблизился к девушке, опустился на колено и с вызовом взглянул на нее.
— Когда Майерлинг уничтожал деревни индейцев, ты называла это войной?
— Я называла это убийством, потому что так оно и есть!
То, что вы уничтожаете друг друга со страшной жестокостью, никого не оправдывает. Не защищай воинов, которые охотились за моими волосами, чтобы отомстить моему отчиму. Они не лучше, чем Уоррен.
— Может, и так, но помни: это солдаты пришли сюда, чтобы изгнать или уничтожить семинолов. Мы никогда не собирались ни изгонять, ни уничтожать всю белую расу.
Тила отпрянула от Джеймса, напуганная его гневным тоном.
— Мне очень жаль, но войну развязала не я, и к тому же мне надоело выслушивать твои упреки.
Внезапно Джеймс сдернул с нее одеяло, и нагая девушка задрожала от утреннего холода. Окончательно проснувшись, она вскочила, готовая вновь бороться с ним.
— Устали, мисс Уоррен? — недоверчиво спросил он. — Однако вы сами предпочли остаться здесь…
— Когда я попыталась уехать, меня чуть не убили!
— Ты слишком задержалась. Я много раз говорил, что тебе нужно уехать. Я велел тебе оставаться в доме моего брата и ясно помню, как, наткнувшись на тебя после сражения, предупредил, чтобы ты держалась подальше от войны! Ты хоть раз прислушалась к моим словам? Увы, нет. И вот теперь ты моя пленница, это гораздо предпочтительнее, чем лежать скальпированной на какой-нибудь заброшенной тропе. Но, моя дорогая мисс Уоррен, вы не в Симарроне, где, устав, можно отдать распоряжения слуге. Видите ли, семинолы считают, что их пленники, даже самые усталые, обязаны подчиняться им.
Джеймс понимал Тилу как никого другого на этой земле. Эта гордая девушка часто бросала ему вызов, но сейчас была унижена и возмущена тем, что он не желает считаться с ее человеческим достоинством. К тому же в это прохладное и сырое утро она замерзла.
— Отправляйтесь к дьяволу, мистер Джеймс — Бегущий Медведь — Маккензи. Сейте и дальше на земле насилие, издевательства и жестокость. Но вам не удастся заставить меня слушать…
— Кофе, — вдруг бросил он.
— Что?!
— Кофе. Наши женщины, просыпаясь, работают, мисс Уоррен. Так у нас принято. Конечно, работы им всегда хватало, но с появлением ваших людей жизнь наших женщин стала куда труднее. Им приходится готовить ту скудную пищу, которую удается найти, выращивать то немногое, что еще можно вырастить, охотиться. Если же семинолы бегут, женщины собирают все пожитки и несут их на своих спинах. Они вынуждены бороться и даже порой убивать младенцев.