Пленница

Теплова Арина

– Ночь уж скоро, домой пора, – раздался голос Матвея за молодыми людьми. Все трое обернулись.

– А Матвей Гаврилович, здравствуйте, – по-доброму улыбаясь ему в лицо, произнес Тоболев.

Матвей смерил урядника недовольным взглядом и буркнул приветствие в ответ. А затем перевел взор на дочь:

– Мать домой кличет, пойдем, Маша.

– Но тятя… – начала девочка.

– Домой, я сказал, – медленно повторил Матвей, а затем перевел взор на лицо Вареньки и тихо произнес: – Вы идете, Варвара Дмитриевна?

– Пожалуй, я еще задержусь, – ответила просто девушка и улыбнулась Тоболеву. – Не думала, что здесь так весело будет.

Зло

зыркнув на Варю, которая не заметила этого, Твердышев, обращаясь вновь к девочке, глухо выпалил:

– Пойдем, дочка, а то скоро уж спать надо.

Машутка согласно кивнула и пошла вслед за отцом. Варя, же вновь улыбнувшись Тоболеву, попросила:

– А может, снова станцуем, Василий Егорович? Я уже почти все движения выучила.

– Пойдемте, пойдемте Варвара Дмитриевна, вы очень хорошая танцовщица!

Настроение Матвея не улучшилось и на следующий день. Неизвестно почему, накануне он долгое время не мог заснуть. Лишь когда около полуночи хлопнула входная дверь, и Твердышев заслышал, как Варя поднимается по лестнице наверх в свою комнатку, он устало прикрыл глаза и, обняв Арину, захрапел.

На следующий день без конца шел дождь. Арина с девочками и Варей в тот понедельник ездили к родственникам Твердышевых в соседнюю деревню и сильно промокли. Когда Матвей вернулся с завода около восьми, в гостиной он увидел лишь Арину, которая хлопотала у печки. На его вопрос она ответила, что Варя и Машутка еще в бане, греются, продрогли по дороге. Арина сама, чистая и румяная, подала ему ужинать. Танюша также румяная после бани, играла в углу комнаты. Твердышев отчего-то засуетился, мгновенно выхлебал грибную похлебку и, закурив трубку, ушел из дому, заявив, что ему надо зайти к старосте.

Однако, спустившись с крыльца, направился в сторону бани, а не к воротам. Уже стемнело. Оттого, приблизившись к деревянной постройке, мужчина остался стоять у небольшого окна, совершенно незамеченным. В этом месте небольшого сада росли вишни, которые полностью скрыли его высокую фигуру от посторонних глаз. В бане горела лучина, освещая пространство небольшой комнатки, расположенной перед парной. Едва Матвей подошел к окну и приник взглядом к узкой прорези, как увидел, что Варя споласкивает девочку водой. Поначалу весь обзор ему загораживала Машутка, но спустя некоторое время она завернулась в полотенце, а затем в старую шубу и ушла в дом. Варя же, оставшись одна, начала намыливать войлочную перчатку.

Матвей, так и оставшись стоять на своем наблюдательном посту, не отрываясь, смотрел в узкое окно, ощущая, как по телу пробегают то горячие, то холодные волны. Прелестное стройное тело девушки нежно-персикового оттенка, с округлыми ягодицами, которые были обращены к нему, заворожило его. Не отрывая жадного зачарованного взора от соблазнительного тела Вареньки, Матвей с упоением и нервной дрожью во всем теле следил, как она намыливает свои плечи и белый живот.

Совесть тут же начала твердить ему о том, что грешно и гнусно смотреть на обнаженную девицу, но алчное желание увидеть все до мельчайших подробностей уже через миг заглушило в нем все доводы рассудка. Жадный взор перемещался от полных полушарий ее белых грудей на узкую талию, затем на округлые покатые бедра, далее на стройные ножки и тем же путем обратно. Ее волосы, темные и мокрые, были собраны на макушке в тугой узел, и Матвей любовался длинной нежной шеей и округлыми худенькими плечами.

Эта

нежно-соблазнительная картина юного девичьего тела и осознание того, что оно еще не знало мужских ласк, вкупе с нарастающим страстным желанием привели к тому, что ладони Твердышева вспотели, а дыхание стало срываться. Нервными движениями он убирал трубку изо рта и выдыхал белый дым, а затем дрожащей рукой вновь подносил мундштук к губам. Он не отрывал взора от завораживающего вида обнаженной девицы, которая уже ополаскивалась, и еще сильнее придвинулся к окну. В его висках пульсировала лишь одна безумная мысль – войти в баню и овладеть этой невозможно притягательной строптивицей, подчинить ее нежное прелестное тело своим жгучим желаниям.

– Эй, кто это там?! – раздался сбоку неподалеку от Матвея голос деда Анисия.

Он тут же очнулся и затравленно обернулся. Поняв, что в темноте его выдала зажженная трубка, невольно дернулся и нечаянно выронил трубку из рук. В темноте уже ничего не было видно. Он стремительно наклонился, пытаясь нащупать трубку на земле, но ничего не нашел. В следующий миг Твердышев заслышал приближающиеся шаги деда Анисия. Поняв, что времени шарить впотьмах больше нет, он проворно устремился прочь от бани.

Уже через минуту он оказался за воротами. Направляясь к дому старосты, Матвей почти вприпрыжку летел по Вознесенской улице. Осознание того, что он неистово вожделеет эту юную барыньку, вид которой только что привел все его чувства и мысли в смятение, обескуражило.

Он не хотел верить в то, что ее прелести настолько заворожили его, что он словно зеленый юнец подглядывал за ней в бане. Ведь спокойствие его души не могли поколебать ни тяжелая работа, ни упорные долгие месяцы жесткого непреклонного правления на заводе, ни постоянное недовольство заводчан, ни неусыпный цензорский контроль над ним Осокина-заводчика, который слыл самым придирчивым и взбалмошным аристократом в этих краях. Сейчас же Матвей с ужасом осознал, что эта заносчивая девица своим соблазнительным обликом явно намеревалась пошатнуть его мир, заставить забыть о совести и разрушить привычный уклад его жизни. Жизни, в которой не было место диким животным инстинктам, которые четверть часа назад, овладев его существом, толкнули его пойти к этой проклятой бане.

– Нет, не будет этого, – бубнил себе под нос Твердышев, широким шагом направляясь вдоль по улице. – Чтоб эта избалованная девица подчинила мои мысли себе, не бывать этому! Я ей не мягкотелый Тоболев…

Из его трубки, оставшейся лежать на едва пробившейся зеленой траве, высыпался тлеющий табак, который некоторое время шаял, а затем поджег пожухлую прошлогоднюю траву. Разгораясь, языки пламени перекинулись на дрова, что лежали у бани. К тому времени Варя уже вернулась в дом и со всеми домочадцами пила чай.

Глава VIII. Пожар

– Батюшка, наш двор горит! – прямо с порога закричала Маша, вбегая в низкую избу.

– Горит? – вмиг упавшим голосом прохрипел Твердышев, вскакивая из-за стола, где сидел за чарочкой со старостой.

– Мамка за тобой послала, – сбиваясь и тяжело дыша, выпалила девочка, – огонь уже баньку жжет, и к дому подбирается!

– Твою… – матерно выругавшись, Матвей на ходу схватил короткий кафтан и вылетел из полутемной горницы.

Никифор Ермолаевич, хромая, так же схватив тулуп, засеменил за Твердышевым, еле успевая за Машуткой, которая, запыхавшись, бежала далеко позади отца.