Пленник волчьей стаи
Шрифт:
— Это я плохой хозяин,— спохватился Вувун и развязал сумку.— Э-э, чего мы стоим здесь? Пошли туда,— он показал рукой на дерево.—Там костер разведем.
Костер разжечь оленным людям проще простого. У Вувуна в сумке был чайник. Пока чай готовили, оголодавший Атувье рвал зубами вяленую оленину.
— Однако, ты долго не ел,— сочувственно сказал Вувун.
Атувье в ответ кивнул.
Вувун бросил в запузырившуюся воду полплитки зеленого чая. О, как давно не чаевал
Вувун, как истинный сын народа чаучу, не лез с расспросами к гостю, ожидая, когда тот сам заговорит.
Выпив три чашки, Атувье разомлел, сбросил за спину малахай.
Вувун взял чашку, налил себе. Почаевав, крепыш поднялся.
— Однако, я пойду дальше. Мне еще идти три чаевки.
— Куда идешь? Я думал, ты шел смотреть петли,— спросил Атувье, благодарно глядя в круглое скуластое лицо своего спасителя.
— Я иду ставить капканы на выдру. Я знаю одно место, где выдры выходят из воды на берег и катаются с горки. Скоро старший сын Килькута поедет на побережье, в факторию, продавать шкурки. Мы добыли много горнаков и лисиц и десять соболей. За них получишь мало, а за одну выдру купец дает столько, сколько за пять соболей. Сюда,— Вувун кивнул куда-то в кусты,— придет Тайнав, младший сын Килькута. Он снимет длинноухих из петель.
Атувье натянул малахай.
— Счастливой охоты тебе, Вувун.
— А ты куда пойдешь?
— Не знаю,— смутился Атувье.
— Иди по моему следу к яранге Килькута. Здесь одни мы пасем. Другие — много дальше. Иди, Килькут справедливый хозяин,— Вувун уложил в сумку чайник, чашку и пошел.
Атувье проводил его взглядом и не мешкая зашагал на лапках по следу Вувуна. Шел легко — сытый желудок начал помогать хозяину.
Большая яранга Килькута стояла на берегу неширокой реки, спрятанной подо льдом и сугробами. Лишь тальник выдавал ее берега.
Еще издали Атувье увидели собаки и разноголосо, дружно предупредили о нем хозяев. Из яранги вышли люди. Их было много — десять. Здоровенные сторожевые и ездовые собаки подскочили к незнакомому человеку, окружили, готовые в любой миг напасть, но на них прикрикнули, и собаки присмирели.
Атувье видел, что люди явно встревожены его появлением.
Впереди стоял сухой старик с реденькой белой обкромсанной бороденкой, за ним трое крепких молодых мужчин, а за их спинами — три женщины. Четверо малышей стояли стайкой у входа.
— Амто,— приветствовал хозяев Атувье, не дойдя трех шагов до старика.
— Амто, мэй,— поздоровались с пришельцем хозяева.
— Меня зовут Атувье.
Старик кивнул.
— Заходи, будешь нашим гостем.
Первыми юркнули в ярангу женщины.
— Велинкукун,— поблагодарил Атувье, отвязал лапки и, низко пригнувшись, вошел тоже.
Посреди яранги горел костер. Над огнем большой медный котел, из которого тянуло медвежатиной.
Килькут указал гостю на самое почетное место — между костром и пологом с правой стороны. Пол яранги был застлан ветками кедрача, на них — оленьи, медвежьи и бараньи шкуры. В яранге было светло — солнце освещало ее через отверстие для выхода дыма.
Атувье сел. Сели и хозяева.
— Я встретил Вувуна. Он сказал, чтобы я шел в твою ярангу, энпеклав [30] ,— начал Атувье, чтобы как-то оправдать свой приход.
— Вувун сказал правильно: в э т их местах нет другого жилья,— кивнул старик.
30
Энпеклав — старик, дедушка (чукотск-корякск.).
Атувье оглядел остальных мужчин. Те слушали, жевали лимишину [31] . Один, широкоскулый, большелобый, с маленькими колючими глазами, смотрел на гостя с еле заметной усмешкой, словно он уже знал что-то. Это был Кинин — старший сын Килькута.
Возможно, обыкновенный человек и не заметил бы усмешки старшего сына Килькута, но сын Ивигина, понимавший взгляды волков, заметил. Ему стало неловко. «Если этот большелобый знает, что я жил с волками, мне плохо будет»,—подумал Атувье. Однако надо было рассказывать.
31
Лимишина — тонизирующая смесь из табака, чаги, высушенного мухомора.
— Меня привели сюда олени. С начала времени эленг я жил один... с оленями. Я пошел искать косяк, который увел сохжой, когда выпал третий снег. День, и еще день я шел за оленями. Я догнал, но прилетела пурга, мне пришлось остановиться. Олени ушли. Сохжой увел их от меня. Когда пурга умерла, я пошел навстречу ветру. Я увидел следы на увале.
— Ты правильно пошел, олени в пургу всегда идут на ветер,— похвалил гостя Килькут, давая к тому же понять, что и он знает повадки оленей. Старость любит похвалиться.