Пленники Барсова ущелья (илл. А. Лурье) 1956г.
Шрифт:
ГЛАВА ВТОРАЯ
О том, как мечтаешь о солнце, когда вокруг темно и туманно
От страха Асо онемел. Он стоял по колени в воде.
— Ты, что, окаменел? Скорей выбегай! Спасать надо! — крикнул Ашот, стоявший у входа в пещеру.
«Спасать»! Это слово ошеломило мальчика. Не унес ли поток товарищей?
Но не успел Асо, шлепая ногами по воде, выбраться из пещеры, как поток прекратился. Бурля и клокоча, он словно удрал от них и с таким грохотом
Вытаскивать кого-либо из воды не пришлось. Так же, как замешкавшиеся рыбки бьются об обнаженное дно реки, когда перехватывают ее русло, так и здесь, на склонах ущелья, барахтались ребята, выброшенные потоком из пещеры.
— Нога моя, нога! Спасите!.. — раздался в сумраке ночи плачущий голос Саркиса и вслед за ним — тоненький, отчаянный возглас Шушик:
— Умираю!..
Спотыкаясь, Асо побежал вниз, больно ушиб ногу, но не остановился.
— Иду, иду, хушкэ Шушик! — кричал он девочке, которая, в панике убегая из пещеры, поскользнулась и упала. Она лежала, ухватившись за куст, и слабо стонала.
— Не бойся, — наклонился к ней Асо, поднял ее и на руках перенес на сухое место.
— Гагик! Гагик!.. — в тревоге повторял Ашот.
— Ну, чего ты раскричался? Я холодный душ принимаю! — с деланным спокойствием отозвался мальчик. На лице его был ясно написан перенесенный испуг, но кто бы в темноте мог заметить это? — Иди-ка лучше сюда, перенесем Саркиса, — позвал он Ашота.
— Ну хорошо, все живы!..
Ашот с облегчением вздохнул, но сердце его все еще бурно билось: так велико было перенесенное потрясение. Да и как не испугаться человеку, если в минуты самого сладкого сна он вдруг оказывается во власти чудовищного потока?
— Ой, ой, поосторожнее, у меня все раздавлено! — стонал Саркис, когда ребята пытались поднять его и перенести в сухое место.
— Шушик, ты разденься. Разденься и выжми хорошенько свое платье. Скорее… Я не смотрю, я отвернулся… Ну! — торопил, девочку Асо.
Плача и дрожа, она выжимала свою до нитки промокшую одежду, а Асо, стоя к ней спиной, всячески старался ее подбодрить.
— Не бойся, сестричка, не бойся. Сейчас я такой костер разведу, что небу жарко станет. Не бойся, я для тебя приготовил сухую одежду. А где же мой Бойнах? Бойнах, эй, Бойнах! — встревожился он.
Откуда-то издалека собака ответила слабым лаем, который постепенно приближался.
— Бойнах цел, джан-Бойнах! — обрадовался Асо, и на глазах у него выступили слезы. — Ну, отжала? — снова обратился он к Шушик. — Теперь надень вот это…
Когда вода хлынула из глубины пещеры, она залила главным образом тех, кто спал в центре пещеры, у костра. Одежда Ашота и Асо, лежавших поодаль на возвышении, осталась почти сухой. И сейчас мальчик, не колеблясь, снял с себя рубаху и теплую фуфайку и заставил Шушик переодеться.
— А теперь, — почти приказал
И он побежал на помощь товарищам. Втроем они с трудом подняли и перенесли к месту, где сидела Шушик, мокрого, задыхающегося Саркиса.
Кряхтя под его тяжестью, Гагик говорил:
— И зачем, скажи, ты такой длинный вытянулся? Милый мой, да целы ли твои косточки? Целы? Ну и хорошо, крепись! Все хорошо будет…
«Гагик снова шутит, значит, мы уже вне опасности», — подумала Шушик и приободрилась. Она все еще, по совету Асо, продолжала плясать, хотя и ощущала при этом чувство неловкости: «Что за пляска в такой страшный момент!»
Устав, Шушик присела в сторонке, а ребята соединенными усилиями раздели Саркиса, выжали его одежду и остановились в раздумье: «Надеть на него все мокрое или лучше оставить голым?»
Саркис, должно быть, впал в бесчувственное состояние, он ни на что больше не жаловался.
— Растереть его надо, — предложил Асо. — А ты что сидишь? — обратился он к Шушик. — Не сказал я тебе пляши!
— Я устала… Сколько же можно плясать? Но Асо настаивал;
— Зимою в лесах, когда начинаются холода, все наши пастухи пляшут, чтобы не замерзнуть.
И Асо начал на губах наигрывать плясовой мотив, что-то вроде лезгинки. Это показалось странным всем, но не маленькому пастушку. Обычно застенчивый, сейчас он и сам начал плясать, да так серьезно и сосредоточенно, словно выполнял какое-то неотложное, важное дело. Ведь в холодные дни и ночи для пастухов пляска — такой же труд, как колка дров, например, или чистка хлева. Это для них вовсе не развлечение, а лишь средство спасения от холода, и, танцуя, люди не улыбаются, не восклицают задорно и весело, как на праздниках, нет.
— Согрелся я, уф! Ну, пляши же, пляши, Шушик. И вы, ребята, тоже, — настаивал Асо.
И, взявшись за руки, все начали кружиться и подпрыгивать, хоть на сердце было тревожно и мрачно.
Если бы в эту минуту какой-нибудь охотник посмотрел сюда с вершин, окружающих ущелье, он подумал бы, вероятно, что и в самом деле существуют на свете черти: по ночам они выходят и пляшут среди камней.
Иногда ребята останавливались, отдыхали немного, а затем снова продолжали свой вынужденный, утомительный танец.
— Умираю, умираю, — придя в себя, снова простонал Саркис.
— Сейчас умирать не время, — серьезно заявил Га-тик. — Ну, дай-ка я потру тебе спинку. Пошевели же хоть руками! Чего ты разлегся, точно дохлый?
Ночь была холодная, промокших до костей ребят плохо согревала пляска, и Асо выступил с новым предложением.
— Ребята, — сказал он, — легкие со спины стынут. Надо спины согреть. Давайте будем дуть в спину друг другу. Вот так… — И, прижавшись губами к спине Ашота, он что было, сил начал дуть.