Пленники чести
Шрифт:
Наталья резко встала, отвернув своё прелестное личико в сторону, а Александр остался стоять на коленях, сжимая её руку в своей.
— Так чем же, чем же заслужила я такие ваши слова? Никто прежде не любил меня, разве могу я теперь поверить в это? Все, кого я знала, кроме моего дядюшки, любовались мной как вещью, как нарядной куклой или статуей в парке. Как мне верить вашим словам? Неужели вы тоже видите во мне лишь красивое лицо и фигуру?
Она повернулась. Её глаза горели огоньками слёз. Александр встал и выпрямился перед ней во весь рост.
— Наталья Всеволодовна, — сказал он, дрогнувшим от волнения голосом, — я люблю вас искренне и нежно, и поверьте,
Наталья посмотрела в глаза Александру, и взгляды их соединились, и от этого соприкосновенья душ сердца обоих наполнились сладким чувством. Наталья упала в объятья своего молодого кавалера и залилась слезами огромного и искреннего счастья, в которое прежде не могла уверовать.
— Обещайте, обещайте же мне, что не предадите и не покинете меня, заклинаю вас, — шептала она сквозь слёзы.
— Обещаю, — отвечал он так же шёпотом, крепко прижимая её к груди, желая более никогда не отпускать от себя ангела, полюбившего его.
И долго они сидели так, позабыв о целом мире, глядя друг на друга, всё ещё не в силах поверить, что каждый нашёл своё истинное счастье, свою любовь. Они говорили друг другу нежные слова, приготовленные мысленно ещё много лет назад, но произносимые впервые. И эти слова стали для них больше, чем просто звуками, они передавали всю музыку обоих влюблённых сердец. Их души парили под небесами, переполняемые нежностью и счастьем. Когда же все слова уже были сказаны, они ещё долго молча сидели друг напротив друга, и ни один из них не мог налюбоваться своей драгоценной половинкой. Они держались за руки, ощущая биения влюблённых сердец друг друга, и не было в тот момент во всей вселенной людей счастливее, чем Александр и Наталья, нашедших своё счастье среди грубости и мещанства, принесённых жадными родственниками покойного господина Уилсона.
Но даже мысли о семейных дрязгах не возникло в их просветлённых умах. Они склонялись всё ближе и ближе друг к другу, готовясь слиться в сладостном поцелуе, полном чистой любви и страсти, как вдруг услышали голос Альфреда, бежавшего к ним из-за угла замка.
— Александр Иванович, Наталья Всеволодовна, — кричал он, чуть ли не задыхаясь, — идёмте скорее, вас срочно требуют!
— Что случилось, Альфред, — недоумённо спросил Александр, поднимаясь со скамейки.
— Ой, ваша милость, старая госпожа приехали-с, всем велено собраться в гостиной. Тут вообще такое началось, такое началось, — охал дворецкий, размахивая руками и поторапливая молодую пару.
Покуда влюблённые нежно ворковали, признаваясь друг другу в своих чувствах, к замку подъехала роскошная карета, запряжённая шестёркой отменных лошадей. Лакеи, соскочив с запяток, тут же бросились открывать двери, подставив резные ступеньки из красного дерева, чтобы пассажиры смогли с комфортом покинуть экипаж. Из кареты вышла пожилая дама в дорогом и богато украшенном малиновом платье. Несмотря на преклонные годы, она держалась довольно бодро и уверенно. Со всеми она была строга и властна, и эта черта характера сохранилась в ней ещё с молодости. Её седая голова была всё так же высоко поднята, губы всё так же плотно сомкнуты, покрывшееся морщинами лицо, как самая искусная маска, не выдавало ни единой мысли или чувства, а взгляд был холоден и суров. Её стальные глаза насквозь пронизывали любого, заставляя робеть и смущаться в её присутствии. Ни один человек не мог позволить себе спорить с Кларой Генриховной Уилсон, одной из богатейших и влиятельнейших женщин во всём уезде, если не в стране.
Следом за ней вышел кудрявый молодой человек худощавого, даже несколько измождённого телосложения, в сером костюме и лакированных туфлях. Он в свою очередь подал руку юной кареглазой шатенке, которая выпорхнула вслед за ним из кареты. Эта стройная хорошенькая девушка была в простом, но элегантном бежевом платье, и она прятала в меховую муфту свои крошечные ручки, одетые в тонкие кожаные перчатки. Молодой человек взял девушку под руку, и вместе они чинно пошли следом за госпожой Уилсон.
Навстречу им поспешно вышел дворецкий с двумя слугами. Он сильно нервничал, помня тяжёлый характер хозяйки дома. Подойдя ближе, слуги низко поклонились прибывшим гостям. Альфред даже хотел поцеловать руку госпожи Уилсон, но та отдёрнула её.
— Ну-ну, голубчик, — спокойным и властным голосом произнесла она, — что-то вы не больно спешите встречать хозяйку дома.
— Покорнейше прошу простить, ваша милость, — начал оправдываться Альфред, но Клара Генриховна перебила его.
— Меньше слов, больше дела, голубчик, — строго сказала она. — А где же, собственно говоря, мои бедные родственнички? Или они считают, что старшая в нашем роду уже не достойна быть встреченной всеми членами семейства? — тут она сердито глянула в лицо дворецкому, и у него от страха затряслись поджилки.
— Простите, ваша милость, мы не могли-с знать, когда вы соблаговолите приехать, — залепетал Альфред.
— Полно, полно, голубчик, я не желаю слушать ваших нелепых оправданий. Я слишком устала с дороги и у меня болит голова. Сообщите лучше всем этим лентяям и невежам, что я жду их в гостином зале не позднее, чем через полчаса, — строго сказала Клара Генриховна.
И несчастный Альфред, кланяясь и извиняясь, проводил госпожу до парадного входа и стремглав бросился выполнять её поручения, поднимая на ноги всех имевшихся в замке слуг и служанок. Он буквально забыл про свои немолодые годы, так сильно он боялся старой хозяйки.
Когда же дворецкий привёл к месту общего собрания Наталью и Александра, все уже давно были в гостиной зале, и сидели молча, не смея сказать ни слова в присутствии грозной тётушки. Клара Генриховна сидела в высоком кресле на самом почётном месте, по обе стороны от неё расположились молодой человек и девушка, приехавшие с ней. Вдоль стен расположились Карл Феликсович, Алексей Николаевич, Павел Егорович и супруги Симпли. Вновь прибывшие молодые люди расположились чуть поодаль, учтиво поклонившись присутствовавшим в зале дамам и господам. Альфред встал у дверей, за которыми расположились двое слуг в ожидании поручений.
Воцарилось тягостное молчание, бывшее даже хуже всякого, даже самого неприятного разговора. Никто не хотел ничего говорить, но каждым владело желание поскорее уйти от этого невыносимого безмолвия, нарушаемого лишь тиканьем больших напольных часов. Изредка между присутствовавшими родственниками происходил обмен многозначительными взглядами. Наконец удушающую тишину нарушила сама госпожа Уилсон.
— Нынешняя молодежь стала совершенно безответственной и может позволить себе опаздывать на семейные советы. Но это ещё ничего, молодые люди вообще позволяют себе не выходить навстречу своим старшим родственникам, — сказала она спокойно и медленно, словно бы ни к кому не обращаясь.