Пленники надежды

Джонстон Мэри

— Похоже, твои проклятия не возымели действия, приятель, — сказал Лэндлесс. — Как говорится, проклятия имеют свойство обрушиваться на голову того, кто их изрыгает. Сдается мне, что твои вернулись к тебе в виде раскаленного железного тавра.

Мужчина поднес к лицу ладонь, похожую на кисть скелета, и погладил красную букву.

— Это клеймо, — сухо молвил он, — мне поставили, когда я сбежал во второй раз. После первого меня просто высекли. После третьего меня обрили налысо и надели вот эти кандалы. — Он поднял ногу и показал на железное кольцо на лодыжке. — А после четвертого прибили мои уши к позорному столбу — оттого на них и образовались эти прелестные шрамы.

Лэндлесс невесело рассмеялся.

— А что было после твоей пятой попытки?

Мужчина искоса посмотрел на него.

— Пятой попытки я не делал, — тихо ответил он.

Несколько минут они работали молча, затем мастер Уингрейс

Порринджер сказал:

— Меня отправили на плантации, ибо я вопреки Акту о единоверии (да будут прокляты и он, и те, кто его сочинил) посетил молитвенное собрание гонимой и павшей духом горстки прихожан, только и оставшейся от народа Божьего. А в чем провинился ты, друг, ведь ты, я полагаю, явился сюда не по своей воле, раз уж ты не деревенщина и не дурак?

— Я попал сюда из Ньюгейта, — отвечал Годфри, немного помолчав. — Я каторжник.

Рука скелетообразного мужчины, отрывающая пасынок, застыла, он медленно поднял взгляд на фигуру своего собрата по несчастью, всмотрелся в его лицо, затем так же медленно отвел глаза, покачав головой.

— Хм! — произнес он. — Похоже, с моего времени ньюгейтское общество изменилось в лучшую сторону.

Они трудились, ничего не говоря, пока не дошли почти до самого конца сдвоенного ряда табачных растений, после чего магглтонианин сказал:

— Полагаю, ты слишком молод, чтобы тебе доводилось участвовать в войнах?

— Я сражался в битве при Вустере [32] .

— На чьей стороне?

— На стороне Республики.

— Так я и думал. Хм! Все вы, парламент и пресвитериане, пуритане и индепенденты, Хэмпден и Вейн и Кромвель исполнены горькой желчи в узах неправды [33] и очень далеки от чистого света, путями коего ходят последователи праведного Людовика. В конце концов два свидетеля Апокалипсиса покажут и на тебя. Но жить детям света было легче под властью пуритан, чем под властью любострастного дома Иеровоама [34] , который притесняет Англию за ее грехи. Но у Господа состязание с ними. Придет восточный ветер, поднимется ветер Господень из пустыни! [35] Будут убраны они с мест своих. Будут лизать прах, как змея, как черви земные, выползут они из укреплений своих [36] и будут сокрушены. Разве ты думаешь не так же, как я, друг? — спросил он, вдруг повернувшись к Лэндлессу.

32

Битва при Вустере (з сентября 1651 года) — решающее сражение гражданской войны между армией парламента во главе с Оливером Кромвелем и армией роялистов во главе с Карлом II. После этой битвы Кромвель захватил Шотландию.

33

Деяния апостолов, 8:23.

34

Иеровоам — библейский царь Северного Израильского царства, который увлек народ в грех — поклонение идолам, золотым тельцам.

35

Книга пророка Осии, 13:15.

36

Книга пророка Михея, 7:17.

— Я думаю, — отвечал тот, — что если кто-то подслушает твои речи, то ты заработаешь рану поглубже тех, которые имеются на твоем теле сейчас.

— Но кто может услышать меня? Табак, Господь Бог в небесах и ты. Неразумные растения будут помалкивать, Господь не предаст своего раба, а что до тебя, друг… — Он испытующе посмотрел на Лэндлесса. — Хотя ты и явился из такого места, сдается мне, что ты не из тех, кто навлекает неприятности на человека за то, что ему хватает дерзости говорить вещи, о коих ты смеешь лишь помышлять.

Лэндлесс ответил своему собеседнику таким же пристальным взглядом.

— Да, — тихо молвил он. — Тебе незачем меня бояться.

— Я вообще никого не боюсь, — последовал гордый ответ.

Уингрейс Порринджер наклонил свое длинное тело над пышным табачным растением и почти коснулся губами уха своего молодого собрата.

— Ты попытаешься бежать? — прошептал он.

Губы Лэндлесса тронула улыбка.

— Скорее всего, — сухо ответил он. После чего поглядел на длинные ряды растений с широкими зелеными листьями,

на работающих мужчин, как черных, так и белых, лучшие из коих были всего лишь тупой деревенщиной, а худшие — отъявленными негодяями; перевел взгляд на их виднеющиеся вдалеке лачуги, затем на красивый белый господский дом, возвышающийся среди цветников и садов, и словно во сне со стороны увидел себя самого — человека, молодого годами, но старого из-за пережитых скорбей, униженного, отверженного, одинокого, лишенного друзей, видящего впереди лишь череду томительных лет, полных ежедневного, мертвящего душу тяжкого труда, общения с подонками и постыдного подчинения бичу. Бежать! Это слово так долго и неотступно звучало в его сердце и мозгу, что порой он боялся, как бы не выкрикнуть его вслух.

Уингрейс Порринджер покачал головой.

— Сбежать с виргинской плантации нелегко. У тех, кто охотится на беглецов, есть собаки, лошади, факелы и лодки. Они преследуют этих спасающихся воробышков, объединившись в отряды и призвав на помощь язычников. К тому же это грозный край, ибо здесь путь тебе преграждают широкие реки и дремучие леса, тебя захватывают трясины и крепко держат в своих когтях, пока не подоспеют жестокие сатрапы. А когда ты оказываешься пленен, тебя истязают и удваивают срок твоей неволи.

— И все же иным удавалось убежать.

— Да, но таких немного. К тому же те, кто смог убежать, нечасто остаются живы. Их проглатывает лес, и некоторое время спустя их черепа оказываются на склонах холмов, где с ними играют волки, либо их кости омывают глубокие воды рек, либо они превращаются в кучку пепла у подножия какого-нибудь индейского пыточного столба.

— А почему тогда пытался сбежать ты сам? — спросил Лэндлесс.

Порринджер искоса посмотрел на него.

— Я пытался это сделать, потому что был глупцом. Но теперь я поумнел. И знаю способ получше.

— Способ получше?

— Тише! — Магглтонианин оглянулся, затем прошептал: — Ты хочешь сегодня вечером пойти со мной?

— Пойти с тобой? Куда?

— К одному человеку, которого я знаю — и который дает хорошие советы.

— Это могут делать многие, друг.

— Верно, но они не указывают, как из их советов можно извлечь пользу, как делает тот, к кому тебя отведу я.

— Кто он?

— Кабальный работник, как и мы, — человек ученый и благочестивый, хотя он и не относится к числу учеников блаженного Людовика. А теперь слушай: когда взойдет луна, незаметно покинь свою хижину и приходи к расщепленной молнией сосне, что стоит на берету протоки. Там тебя будет ждать лодка, и в ней буду сидеть я. Мы поплывем к хижине того, о ком я веду речь. Он калека, и, зная, что он не может сбежать, безбожный и разгульный злодей, именующий себя нашим хозяином, дал невольнику лачугу, стоящую среди приливных болот, где тот занимается починкой рыбацких сетей. Пойдем к нему со мной. Вот увидишь, дело того стоит — но сейчас я больше ничего не могу тебе сказать.

— Если нас поймают…

— Тогда за нас ответят наши шкуры. Но Господь закроет глаза надсмотрщиков, дабы они ничего не увидели, и их уши, дабы они ничего не услышали, и мы благополучно воротимся до того, как рассветет. Ты придешь?

— Да, — отвечал Лэндлесс. — Приду.

Глава VI

ХИЖИНА НА БОЛОТАХ

Вскоре после полуночи двое подневольных работников тронулись в путь и, безмолвные и настороженные, поплыли по протоке, держась у самого берега. Лодка была так мала, что в ней едва хватало места для двух человек, к тому же из нее постоянно приходилось вычерпывать воду. Когда они отошли на полмили от невольничьих хижин, магглтонианин, который греб, направил нос лодки к противоположному берегу и затем в узкую речушку, петляющую среди приливных болот. Они вошли в нее, сделали поворот, и широкая грудь протоки, освещенная низкой багровой луной, скрылась из виду, будто ее и не было. Со всех сторон на ночном ветру шелестела высокая болотная трава — берега были черным-черны, и над этой чернотой всходила красная луна. Было время отлива. До влажной черной земли было так близко, что двое в лодке могли слышать, как по ней торопливо сбегают в воду крабы, и Порринджер ткнул веслом в большого карася "баранью голову", притаившегося рядом. Вода перед ними разбивалась на блестки, и по ней шла фосфоресцирующая рябь. Мимо пронесся потревоженный веслами косяк мелких рыбешек, выпрыгивающих из речушки и блистающих серебром. С глухим плеском в воду нырнула черепаха. Из зарослей травы доносились сонные крики куропаток, а один раз путь им преградила, словно призрак, большая белая цапля. Захлопав крыльями, она издала гневный крик и улетела прочь.