Пленники Рубиновой реки
Шрифт:
– Вам плохо? – Заботы в голосе говорившего было не больше, чем в автомобильном клаксоне. – Нужна помощь?
– Н-нет, – поперхнувшись словом, точно хлебными крошками, Вера кашлянула в кулак и все же юркнула в спасительное нутро машины.
Она еще не успела захлопнуть дверцу, когда водитель выжал педаль газа и Веру буквально вдавило в кожаную спинку сидения.
Ехали молча. Дорогая иномарка уверенным хищником неслась по шоссе, распугивая резвые машинки, которые послушно уступали дорогу, будто боялись проявить ответную дерзость. В салон не проникали звуки
Ситуация казалась до невозможного абсурдной. Он что следил за ней? Но зачем? У него была уйма возможностей поговорить, объясниться, но он четко дал понять, что их отношения не выходят за рамки рабочих. Будто ничего никогда не случалось и они друг другу чужие. Вера и сама старалась свести их общение на работе к минимуму, хотя один лишь факт его присутствия выводил ее из себя. Но приходилось терпеть и делать вид, что ее все устраивает.
Она не смела повернуть головы, отчетливо понимая, водитель не сделает ответного жеста, он просто забыл о своей пассажирке.
Что он вообще здесь делает? Не мог он оказаться возле ее дома. Не теперь уж точно.
А ведь она ждала его тогда. Верила, что стоит ему вернуться и все наладится как-то, само собой. Вместе они непременно бы справились. Только дни сменялись днями, пролетали недели и месяцы, а он так и не появился.
Вера не запомнила, когда перестала ждать. Кто-то свыше сжалился на ней, обрезал натянутую, ноющую при каждом новом прикосновении нить. Она даже не слышала звука рвущейся нити, просто вдруг стало все равно.
«Ты до конца жизни решила по нему убиваться?», – как-то спросила мать. Вера хотела закричать, выплеснуть наружу скопившуюся тоску и …не смогла. Она прислушалась к себе и поняла – все закончилось. И это тоже было странно. Она не умерла, ее не раздавило горем. Вера оказалась жива и относительно цела. Так куда все ушло? Не мог такой груз просто раствориться. Не мог, но растворился же.
Вера принялась жить обычной жизнью. Ходила на работу, общалась с матерью, навещала в больнице брата.
Со стороны она наверняка казалась совсем обычной. На самом же деле она возвела внутри стену. Настоящие катакомбы. И они казались ей нерушимыми, ровно до того дня, когда вся ее заново отстроенная жизнь, рассыпалась, оказавшись не каменной крепостью, а пластиковым конструктором. Когда тот, кто предал ее, бросил, в момент наибольшей в нем необходимости, вернулся спустя почти тринадцать лет.
Их заново представили друг другу около года назад, как представляют совершенно посторонних людей. Он скользнул по Вере пустым взглядом и даже не улыбнулся. А ведь люди, которые давно не виделись, обязательно улыбаются при встрече, пусть даже их прошлое не вызывает такого желания. Это как маркер, как рефлекс в конце концов, его нельзя сдержать или как-то контролировать.
Вера пыталась сохранить спокойствие, хотя внутри у нее взорвался вулкан. Она не верила глазам, но поверила ощущениям. Да, Марк сильно изменился, стал старше, даже можно сказать – состарился. Седина
Не может человека украсить боль.
И шрамы не могут.
Один тонкой ниточкой пролег от правого виска к скуле и был практически не различим, только Вера вдруг коснулась своего лица в том же самом месте, ощутив легкое покалывание под пальцами. Второй шрам, куда заметнее, рассекал покрытый сизой щетиной подбородок, прочерчивая неровную дорожку между коротких, жестких волосков.
Вера тогда смутилась, опасаясь, что слишком пристально рассматривает мужчину и сделала вид, что сверяется с чем-то в планшете, который даже не включила. Мужчина вдруг поморщился, отступая на пару шагов. Неужели ему настолько неприятно ее видеть, что он вот так демонстративно решил это показать?
– Вера, ты с нами? – Голос заставил ее вздрогнуть. – Ты слышала, что я сказала? Передаю господина Воронова под твою ответственность, пожалуйста, введи его в курс дела.
Вера не хотела ответственности. Она вообще ничего не хотела. Разве что провалиться сквозь землю и отсидеться там пока снова не сможет нормально дышать.
Марина Комарова, один из продюсеров шоу, смотрела на нее поверх очков. Вера знала – дурной знак, когда «железная Мэри», как называли ее за глаза сотрудники, вот так смотрит. Но тогда ей не было страшно. Она испытала куда больший ужас, который вулканическим пеплом накрыл все прочее.
– Да, Марина Сергеевна, я поняла. Все сделаю.
– Хорошо.
Женщина прошла мимо, обдав Веру облаком терпкого парфюма и бросила на ходу:
– Как освободишься, зайди ко мне.
…Проклятая дверь никак не поддавалась. Вера дергала ручку, чувствуя, как внутри нарастает раздражение и стыд.
С ней творилось явно неладное. Чего спрашивается разнервничалась? Заело замок, бывает. Нужно просто попросить о помощи.
Но как просить? Когда-то Вера нуждалась в нем, даже в простом его присутствии. Он отказал. Не захотел или не смог.
Да разве это важно, когда она погибала без него, пропадала?!
Конечно, глупо сравнивать произошедшее тогда и заклинивший теперь замок, но она зачем-то сравнивала и накручивала себя.
И когда она уже отчаялась, он вдруг наклонился вперед и небрежно потянул хромированный рычажок двумя пальцами.
Дверь бесшумно открылась.
Сердце Веры пропустило удар. Он был настолько близко, что она почувствовала едва уловимый аромат лосьона после бритья. Она вспомнила запах. Точно такой же лосьон она подарила ему на день рождения тринадцать лет назад. Глаза немедленно защипало, щеки ее вспыхнули и Вера, пробормотав слова благодарности, пулей вылетела из машины.
2
Марк Воронов думал, что все давно закончилось, перетерлось в беспощадных жерновах времени. Он даже смирился со своим новым статусом шута и лицедея. Кто же виноват, что шутам за их кривляние кидают под ноги золотые дублоны, а настоящим «талантам» обычно достаются жалкие крохи?