Пленники старой Москвы

Князева Анна

Все трое отправились в кухню. Старуха поставила свечку и стала хлопотать по хозяйству.

– Жутковато в доме без света, – заговорил Яков Иванович, усевшись за стол.

– Особенно если представить, что за стеной – пустая квартира, где убили трех человек и где труба воет человеческим голосом, – напомнила Катерина.

Взглянув на нее внимательно, он посоветовал:

– Вам нужно продать эту квартиру.

– Не говорите так! – вмешалась Инна Михайловна. – В кои веки хорошие люди приехали, а вы их зачем-то гоните!

Рябинин продолжил:

– Вы уверены

в том, что рабочих убили. С такими мыслями вам будет трудно жить в этой квартире. И что же, труба так и воет?

– Воет.

– Говорили с прорабом?

– Говорила. Он пока не знает, что с этим делать. А тут еще одна беда приключилась.

– Что еще? – заинтересовался Рябинин.

– Со стороны черного хода взломали панель и через кладовку влезли в квартиру.

– Кто?

– Откуда мне знать?

– Что-нибудь украли?

Замешкавшись, Катерина решила не говорить про золу. Скажи она подобную глупость, любой нормальный человек счел бы ее сумасшедшей.

– Нет, ничего.

– Непонятно, зачем тогда лезли?

Она развела руками.

– Вам нужно написать заявление, – заметил Рябинин.

– Строители заложили вход кирпичом.

– Что ж, – согласился Яков Иванович. – Неплохое решение.

Инна Михайловна поставила на стол три кружки с чаем, розетки с вареньем и большую тарелку с гренками.

– Милости прошу… – она села сама и зачерпнула ложкой варенье. – Старый дом – много историй. Знаете, а ведь здесь не раз видели привидение.

– Что? Правда? – Катерина удивленно застыла.

– Правда, – кивнула старуха. – Девушку в белом саване.

– И вы ее видели?

– Нет, не пришлось. Может, это и к лучшему. Я мертвецов боюсь. Сегодня в темном подъезде рядом с Зоткиным чуть богу душу не отдала.

Горящая свеча громко затрещала и вдруг погасла. Было слышно, как Рябинин щелкнул зажигалкой. Вспыхнул огонек. Дождавшись, пока свеча разгорится, Катерина вдруг вспомнила:

– Мы же не прочли инструкцию к лекарству!

Инна Михайловна беспечно махнула рукой:

– Жива, слава богу.

– И все-таки я должна посмотреть.

– Завтра посмотрим. – Старуха облокотилась на стол. – А вот у меня был один случай…

И она завела историю, какие обычно рассказывают в детском лагере после отбоя. Выслушав ее с интересом, Рябинин медленно произнес:

– Я тоже верю в привидения. Верю, что стены домов и квартир помнят всех, кто в них жил. Некоторые события не могут пройти бесследно. Что там говорить, даже у вещей память есть. – Он отхлебнул чаю. – Со мной тоже был один случай. Я тогда в милиции не служил. Совсем молодым был. Звонит мне как-то один друг. Он старше меня, но мужик был еще крепкий, подтянутый. Здоровья – вагон. И все потому, что никогда не предавался излишествам. Пил в меру, совсем не курил. Для него не существовало слова «вкусно». Ел только для того, чтобы жить.

И вот звонит он мне и рассказывает такую историю. Во дворе, на Таганке, как раз возле его дома, решили снести старые сараи. Всех жильцов

оповестили: если есть что-то ценное – забирайте.

У друга моего тоже был сарай, достался от матери. Пошел он туда, стал разбираться и в дальнем углу откопал наган. Конечно, дело такое, за собой тянет статью. Незаконное хранение оружия. Но был тот наган без патронов.

И вот спрашивает он меня по телефону: «Подскажи. Где взять патроны? Дело – живые деньги». Я ему говорю: «Можно приспособить мелкокалиберные». А сам думаю, хоть говорят, что опасно, но толку от них никакого. Силы убойной – ноль. Тогда я ему снова: «Можно попробовать патроны от строительного пистолета, получится чумовой килоджоуль».

Послушал он меня, сделал сам чертежи, или помог ему кто-то, не знаю. Ну, чтобы ствол переделать. Через месяц снова звонит. А слышу я, голос вроде его, а вроде и не его: «Бу-бу-бу… бу-бу-бу…» Как будто через трубу говорит или в банку.

Я спрашиваю: чего, мол, голос такой?

Отвечает: «Не знаю. Одно скажу, не могу я его сделать».

Это он про наган.

Спрашиваю: «Не получается?»

Отвечает: «Да я и не брался…»

Я – ему: «А говоришь, не выходит».

«Понимаешь, – говорит, – как в руки возьму эту пушку, даже сердце заходится, такой на меня страх нападает, высказать трудно».

Надо сказать, что друг у меня человек тертый. И на Колыме побывал, и в других местах… не столь отдаленных. В общем, и сидел он, и бедовал. А здесь: «Страшно мне… Бу-бу-бу… Приезжай…»

Приехал я. Сидит мой друг на кухне, напротив него – соседка, на вид лет шестьдесят. Старая, а пьет наравне с мужиком. Очень уважали ее на Таганке. Она там вроде колдуньи или гадалки была.

Сел я. На столе – наган. Друг говорит старухе: «Что скажешь?» Она подержала руку над пушкой и говорит: «Выбрось его…» Друг отвечает: «Что ж я дурак, деньги живые выбрасывать? Переделаю, продам, заработаю».

«Если не выбросишь, вся эта чернота, которая за наганом тянется, – на тебя перейдет. А может, и коньки отбросишь, – пообещала старуха. – Чтобы его очистить, нужен поп. Одна я с таким делом не справлюсь».

Я тогда подумал: «С наганом… К попу?..»

Перепугались мы страшно. Что ж с этим наганом было? Может, убийце какому принадлежал, а может, в ЧК в расстрелах участвовал. В общем, отдали мы его в переделку. А потом этот наган уехал в Тамбов.

Мой друг честно сказал покупателю: «Оружие черное, чтобы отмыть – в церковь сходи, пусть поп его очистить попробует».

Только я думаю, к попу тот мужик вряд ли пошел. Потому не для игрушек наган покупал.

Но самое интересное: месяца через три вспомнил я про то, как мой товарищ бубнил. Спрашиваю: «В чем было дело? Я даже перепугался тогда. Думаю, чертовщина какая-то».

Рябинин постучал по столу костяшками пальцев, затем поочередно взглянул на Катерину и Инну Михайловну и продолжил:

– Друг отвечает: «У меня в тот день губа верхняя повисла. Стала длиннее и как будто бы онемела».

Спрашиваю: «Почему?»