Плещут холодные волны
Шрифт:
— Павло Иванович! — крикнул Крайнюк, и старый чемоданчик выпал из рук и ударился об асфальтовую дорожку.
Крайнюк не обратил на это внимания. Он обнял Заброду и трижды горячо поцеловал. Заброда ответил ему тем же. А потом поднял потертый чемоданчик, подал Крайнюку.
— Ну, вот и порядок. И хорошо, что прилетели, — сказал он. — Потому что мне никак нельзя. Отпуск свой я уже использовал, а второго не дадут... Работы уйма... А как летелось?
— Спасибо. Спокойно...
— Только бы спокойно...
Крайнюк
— Спокойствие в нашем возрасте — залог здоровья, — продолжал Заброда. — Мне кажется, что именно от чрезмерного волнения и нервозности начинаются почти все неприятности в организме человека.
Ну что ты скажешь? Каким был, таким и остался. Медицина, охрана здоровья человека у него на первом плане.
— А зачем эта книга? — наконец спросил Крайнюк.
— Я думал, что будет много пассажиров и встречающих. И может, мы не узнаем друг друга. Вот и взял книгу.
Прожекторы на самолете погасли, и их обступила непроглядная темнота. Но глаза скоро привыкли к ней, засинело и высокое небо, на горизонте проступила бледно-желтая, постепенно краснеющая полоса, наконец вспыхнувшая густым кровавым багрянцем.
Заброда и Крайнюк прошли через небольшой, еще пустой зал и вышли на площадь, остановились у широкой дороги, ведущей в город. Закурили. Павло еще раз снял мичманку и вытер платком выступивший на лбу пот. Крайнюку снова бросились в глаза его густые седые волосы. А ведь он еще молод...
— Ну, так как же вы живете теперь? — спросил Крайнюк.
— Спасибо, Петро Степанович, сейчас живу хорошо. Лучше и не надо. Женат, две дочки уже: Наталочка в пятом классе, а Галинка только в первый пошла.
— А я уже дважды дед, — улыбаясь, похвастался Крайнюк.
— Знаете, кто у меня жена? — спросил Заброда.
— Да откуда же мне знать, если я о вас вон как долго ничего не знал!
Павло печально улыбнулся и помолчал, словно что-то припоминая.
— А вы помните семью Горностаев в Севастополе, сестер Ольгу и Оксану?
— Еще бы! — горячо откликнулся Крайнюк. — Такие, как Варвара Горностай, не забываются. Интересно, где они теперь?
— Старики в Прибалтике. Платон Григорьевич работал там на одном из заводов, сейчас уже пенсионер... А Оксана погибла... Замучили в гестапо... Радисткой работала.
— «Чайка»?! — взволнованно выкрикнул Крайнюк.
— Да, «Чайка»... А у Ольги жених Сашко погиб под Ленинградом. Горе еще крепче сблизило меня с этой семьей. Короче говоря, когда меня через некоторое время перевели в Кронштадт, я поехал туда не один, а с Ольгой. Поженились мы...
— Так вот оно что... — задумчиво протянул Крайнюк.
В это время подошел автобус и из него вывалилась толпа пассажиров на первый самолет, что скоро должен был вылетать
Павло с Крайнюком сели рядом и долго молчали, погрузившись в воспоминания. Не хотелось сейчас начинать разговор, из-за которого они встретились. У них еще есть время.
Автобус летел на полной скорости, и перед ними до самого горизонта расстилалась широкая дорога, освещенная щедрым утренним солнцем...
...Ольга, возвратясь с работы, застала их в полутемной накуренной комнате, вконец усталых и голодных. Даже свет забыли зажечь. Или, может, им так лучше, в сумерках. Дети в соседней комнате готовят уроки, а тут вот уж который час длится исповедь. Павло говорит и говорит, а гость слушает. Ничего не записывает, перед ним даже бумаги и карандаша нет, только пепельница полным-полна окурков. Ольга остановилась на пороге, веселая, румяная, словно принесла свежий морской ветер в белом платке с длинными кистями, как в парусе...
Поздоровавшись с Крайнюком, она решительно заявила:
— Ну, хватит вам! Давайте обедать, еще наговоритесь.
— Сейчас, Олечка, одну минутку, — просит Павло.
— Никаких минут. Человек с дороги, а ты его разговорами угощаешь. Хорош у меня хозяин... Убирайте со стола свои трубки и окурки. И окно откройте. Дыму — хоть топор вешай... Уж эти мне мужчины...
В комнате вспыхнул яркий свет, в распахнутое окно ворвались запахи моря и степи. Заискрились хрустальные рюмки, заблестела посуда. Зазвенели веселые детские голоса. Тяжелое прошлое, только что царившее в комнате, отодвинулось куда-то, и стало весело, радостно, уютно. Ольга усадила всех за стол и первая подняла рюмку:
— Дорогие мои! Вижу, трудный разговор был у вас сегодня. Разбередили старое. Давайте выпьем эту рюмку за то, чтоб не было больше войны. Вот и все. Любую женщину спросите — и она вам так скажет. Я уверена в этом. Уверена.
Послышался звонок, и Наталочка убежала открывать дверь. Еще из коридора она закричала:
— Телеграмма! Нам телеграмма...
— Откуда? — спросила Ольга.
— Из Севастополя.
— Давай сюда...
Наталочка остановилась у порога и громко прочитала:
— «От всего сердца приветствую однополчан приехать не могу воспаление легких целую ваш Михаило Бойчак».
— Ого! Не забыл, значит. А откуда он знает? — удивился Павло.
— Я ему телеграфировал, — признался Крайшок.
— А как он там поживает, наш Мишко?
— Он теперь заместитель командира воинской части. Молодец. Все такой же живой, энергичный. Ему бы на катере сюда, как на крыльях, прилететь. Да вот на тебе, захворал... Очень жаль...
— Я так хотел бы его увидеть, — вздохнул Павло.