Плеть темной богини

Лесина Екатерина

Именно Семен Ильич, которого я и после свадьбы продолжала называть по имени и отчеству, рассказал о стигийских псах, Гекате и Плети.

– Смотри, – он отвел меня в комнатку, которая обычно оставалась запертой, и ключ Данцель носил с собой. Пять квадратных метров. Мощные лампы и сейф в углу. Полки от пола до потолка, разделяющие пространство на множество ячеек разного размера. Предметы.

– Смотри, милая… – Данцель боком переступил высокий порог и подал руку. – Хорошо смотри…

На

что? Собрание черепков? Краснота обожженной глины и редкие пятна белого и черного? Или нечто несуразное, похожее на комок изломанного, изжеванного металла. А вот нож на кривой рукояти, лезвие поточено до того, что выглядит кружевным.

– Это все настоящее, – шепотом сказал Семен Ильич, касаясь ближней полки, кончиками пальцев провел по дереву, но дотронуться до статуэтки – серый кусок мрамора, в котором угадывались очертания фигурки, – так и не решился.

– Вот, – наклонившись, он вытащил другую фигурку, столь же уродливую, сколь и притягательную. Три женщины, сросшиеся спинами, близнецы и отражения друг друга. – Геката!

Так я впервые услышала ее имя.

– Геката, владычица дорог и перекрестков, королева мертвых, безлунными ночами покидающая степи Гадеса, чтобы бродить по земле, вселяя ужас и порождая безумие. Стигийские псы и души умерших – вот ее свита.

Как он это говорил! С нежностью, с искренней верой, с любовью. Как он держал статуэтку, касаясь столь ласково, что я испытала неожиданный приступ ревности. К ней, к трехголовой богине, ушедшей в забвение вместе с остальными богами и героями древнего мира.

– Бежит стая по следу, и никому, будь то зверь, человек или даже бог, не уйти от них… только Геката властна над стаей, в ее руке сила, в ее руке плеть страстей человеческих. Была в ее… – вдруг оборвал рассказ Семен Ильич и, сунув статуэтку на место, поманил за собой, к зеленому кубу сейфа, что занимал весь угол комнаты. Он долго возился с шифром, потом с ключом, я ждала. Я не знала, что именно увижу, да и, признаться, в тот момент не понимала, зачем вообще нужна эта комната, эти черепки, эти сказки о забытых днях. Но вот дверца бесшумно отворилась, и Данцель, циничный Данцель, опасный Данцель, преклонил колени.

В его руках был футляр – черная кожа, перетянутая серебряными полосами, полметра в длину и сантиметров десять в высоту, и если бы не жесткие грани, то футляр можно было бы принять за тубу, в которых хранят картины.

– Иди сюда. Смотри.

Щелчок, скрип крохотных петель, удерживающих тяжелую крышку, алое бархатное нутро.

– Вот она, Плеть Гекаты!

Не плеть, а жезл, красно-медный, с натертой до блеска рукоятью и темно-зеленым навершием, которое на первый взгляд казалось хвостом змеи. Но нет, это не являлось змеей, хотя даже при приближении

ощущение «рептильности» Данцелевой игрушки не исчезало. Однако это и вправду была плеть, выполненная в бронзе в мельчайших деталях.

– Ее сделали, чтобы держать, – Семен Ильич трепетно провел пальцами по змеевидному хвосту, повторяя каждый изгиб его, царапая ногтем мелкие зазубрины плетения, того, которое, вероятно, имела настоящая плеть. – Чтобы подчинять. И я теперь могу. Все стигийские псы покорны. Все!

– Сколько она стоит?

– Много, милая, много… она бесценна. Пока ты держишь ее в руках, ни одна собака не осмелится укусить тебя. Даже такая, как я.

Оскалился, рассмеялся, а я впервые, пожалуй, задумалась о тех, кто меня окружал. И позже, может, спустя месяц, может, два, я и пришла к мыслям о стигийских псах.

Так открылась истина.

Пыль, вот чем пахло в этой квартире – пылью и запустением. Тоской брошенного дома, в которую чуждыми, беспокойными нотами вплетались ароматы туалетной воды и одеколона, свежего хлеба и совсем немного – кофе.

Дверь открыла не Юленька, а давешний знакомый по предутреннему разговору мент. Как же его фамилия-то? Магда забыла. Ну да не столь важно, еще раз представится.

Но вместо того чтобы представиться, мент кивнул и, прижимая трубку к уху, промычал нечто нечленораздельное. Рукой махнул, приглашая войти. И Магда вошла, и вдохнула полной грудью запах пыли, тоски и заброшенности. А он, в свою очередь, разбудил убаюканную Рыцарем тьму внутри нее.

Следовало прийти сюда одной.

– Пустое место, – прошептал Петр за спиной. – Очень давно никто не жил. И даже когда жил, то очень-очень мало. Редко.

Галоши в углу и полураскрытый зонт, повисший летучей мышью на крючке. Такой же у него был, но не синий с желтым узором, а черный… и тумбочка под телефоном один в один.

Они нарочно позвали Магду сюда, чтобы сломать воспоминаниями. Они просчитались.

– Добрый день, какая встреча! – Дашка демонстративно спрятала руки за спину. – Не могу сказать, что радостная.

– Аналогично, – отозвалась Магда. – Приятно видеть, что в этой жизни хоть что-то не меняется. Привет, Юльчик. И вам доброго дня, товарищ убийца.

– Прекрати, – попросил Рыцарь. – Здравствуйте, я – Петр.

– Охрана, что ли? – Дашка с явным удивлением разглядывала Рыцаря, по лицу было видно – пытается сообразить, кто это такой и откуда взялся.

– Друг, – поправил Петр и, отодвинув один из стульев, сказал: – Я думаю, что мы все здесь собрались, чтобы поговорить и прояснить некоторые вопросы. А потому предлагаю этим и заняться. То есть сесть и поговорить. Тут даже стол круглый.

И кажется, это была не шутка. Круглый пыльный стол времен Камелота… А почему и нет? Хотя, конечно, больше на зал суда похоже, так и тянет крикнуть:

– Гражданин судья, товарищи присяжные, я не виновата!

А ведь и вправду не виновата. Ну или почти, самую малость.