Плетеный человек
Шрифт:
— И что тебе, наполшишечки йопнутый, у нас понадобилось? — идиотски заржал кентавр.
— Так и не поздоровался, скотина невежливая, — посетовал я, обращаясь к листве над головой. — На стойл… в смысле селение ваше взглянуть желаю. И пообщаться и интересно…
— Мужик, ты точно йопнутый, — с жалостью посмотрела на меня конина. — И не наполшишечки — наглухо, — продемонстрировал он дилетантство. — Тебя и в лучшие дни прибили бы… Слушай, разгоняй свой байк и долбанись о дерево, а? Если так сдохнуть хочешь. Не до тебя нам, —
— А чего это у вас случилось? — резонно заинтересовался я.
— Ты…
— И это тоже, — не стал я выслушивать конячьи фантазии. — Ты толком скажи, случилось-то что? Может, помогу. За плату. Или так, — несколько непоследовательно, но в целом верно озвучил я.
Во время моего монолога морда конячья на меня пырилась, как на чрезвычайного и полномочного посла запечных тараканов, требующего своему племени территориальной целостности и репараций от владельцев избы.
— Ты что, маг охеренный? — прищурился кентавр на меня.
— В определенном смысле можно и так сказать, — выдал я, подумав.
— Только учти, мужик: народ на взводе. Я спокойный, — льстил себе псих, — но там… В общем, никто тебя грудью или крупом закрывать не будет. Сдохнешь — не охренительный маг, а звездобол. И удобрение, — ржанул охренительно остроумный кентавр.
— А может, и тушёнки конской заготовлю, — ответил охренительно остроумный я.
На что конятина совершенно по-лошадиному фыркнула, и прихрамывая, потопала по тропинке, махнув мне ручищей в стиле “за мной давай”.
— Чего хромаешь-то? — участливо поинтересовался я.
— Копыта, лядь, сбил!
— На всех четырёх копытах? — усомнился наблюдательный я.
— Бл… Ху… В жопу иди, со старшими трынди, — буркнул конь хромой и на мои мудрые слова больше не отзывался.
А через полкилометра, в роще, мы выехали к натуральному кентавро-минотаврему табору. На пару сотен лошадиных жёп и коровьих рыл, примерно. То есть, вся популяция стойла, навскидку. Сидели в роще, как пострадавшие.
И, по рассмотрению, таковыми и были. Синяки, лубки какие-то на повреждённых лапах. Натурально обломанные рога. Часть конины, например, валялось на боку на земле. Что конятине не только не свойственно, но вроде как и неудобно.
В общем, выглядело всё так, что орду бешеных металюдей, которые необузанным нравом и усиленными небывальщиной колотушками натурально пугали… отпинали. Жестко и беспощадно. И, судя по месту локализации — выпнули из дома. Что междоусобицу… ну не исключает, но маловероятно.
И что енто у них такое случилось, интересно, заинтересовался я, игнорируя бешеные (и страдающие, от особо битых) взгляды. Ну а провожатый вёл меня к отдельной групке, видно, главнюков. Тоже битые, по приближению отметил я.
— Хар, тут вроде маг охерительный, — пробасил проводник, невежливо тыча в меня пальцем. — Звиздит только много, чуть не прибил. Поговоришь?
— Отчего
Ну конь тоже. И белобородый мужик. Ну такой, фактурный. Очень благообразный. Что несколько портил шикарный фингал под благообразным глазом и распухший носяра.
— Что у вас случилось? — озвучил я очень интересующий меня вопрос.
19. Лихой путь
— Слушай, гость незваный, — пробасил кентаврина.
А я, пока он светил фингалом и медленно и важно вещал, бегло оглядывал окружающих. И выходило, что кучке минотавров от неведомой пакости досталось больше всего. Эта кучка почти поголовно лежала в сторонке, с рогами обломанными, в синяках и самодельных лубках.
Притом, что среди кентавров были вполне целые. Хотя на психах почти все — полосы “алярма бешенства” посверкивали регулярно, бешеные зырки с потиранием кулаков были просто нормой. На меня. друг на друга.
Но, что интересно, на очевидно избитых не зыркали и кулаки не вострили с копытами. То ли инстинктивное что, то ли, всё же, не совсем они крышей ехали.
А, по мере рассказа Харитона, как обозвала одна кентавриха фингалистого деда, я стал понимать, почему так досталось именно минотаврам. Без развесёлого мордобоя межвидового толка.
Дело в том, что с сегодняшнего утра, а скорее — с ночи, в поселении началась… Невезуха. Именно так, с большой буквы.
Всё валилось из рук, конятина спотыкалась на ровном и не очень месте. С потолков отваливались щепки, гвозди, каменюки. И эта невезуха делалась всё хуже.
При этом, табунщики-пастухи единорогов и ещё какой-то там живности, тусующиеся вне деревни, по приближении к ней с законным интересом на тему: а чё енто над родным стойлом мат трёхэтажный возвелся и не исчезает который час? — были целы. До момента приближения, а уже в окрестностях стойла познавали все прелести Невезухи. Спотыкались, сбивали копыта, въезжали мордами в деревья и дома.
Отползали, и Невезуха заканчивалась. На момент, когда четвёртая из четырёх кузниц отправила минотавра в глубокий нокаут упавшим камнем (и хорошо, что не на тот свет), морда с фингалом, который Харитон, сказала “так жить нельзя, валим!”
Кентавры вняли, благо был Харитон то ли старейшиной, то ли вожаком, то ли председателем коньхоза — не представлялся. Попробовали пояриться, по стенкам постучать, поорать. Заработали ещё несколько травм и всем табором, прихватив практически поголовно вырубленных минотавров, отползли в рощу. И уже часа четыре валяются, отдупляются, пытаются понять, что делать.
Судя по развесёлому мордобою группы конелюдей в отдалении — отдуплились. Но судя по рассказу Харитона — ни хера не поняли.
— Нечистика ваши маги не почуяли? — задумчиво уточнил я.