Плевенские редуты
Шрифт:
— Ля-хи-ля-лах! Псюрула! Аллах игбар!
На стенах домов мокли оповещения за подписью Османа: о крупной награде тому, кто доставит шпионов, о смерти за их укрывательство.
Городской голова Златан в своем объявлении призывал всех болгар выходить на земляные работы.
На здании госпиталя поник белый флаг с красным полумесяцем.
В центре города возвышались строения европейские, а на окраине сутулились болгарские землянки, покрытые соломой.
В одной из таких землянок и обнаружил Русов Фаврикодорова. Сразу узнал его по тому описанию,
— Людсканов шлет сыновний привет, — сказал Стоян.
— Давно ждем, — ответил Фаврикодоров, — проходи, сизокрылый.
— Ну, тогда я дома.
— Дома, дома, и Пенчо не бойся, он свой.
Они повели разговор открыто.
Юноша понравился Константину Николаевичу.
Был он, видно, натурой цельной, страстной, но с трудом сдерживал свои чувства. И тем большую цену приобретала такая сдержанность.
Рассказывая об увиденном в городе, с горечью воскликнул:
— Долго им здесь лютовать?!
— Думаю, недолго, — вмешался в разговор Пенчо Маджаросв — крупный, гривастый болгарин с мускулистыми руками, — а сколько их здесь, это я точно подсчитал.
Пенчо посмотрел на Фаврикодорова с хитрецой:
— Для войска вчера доставили восемь тысяч триста сорок пять окко [38] мяса. Сказали: «Больше не будет — на день». На день низамам выдают восемьдесят драм [39] . Значит, — Пенчо повернул лицо к Русову, — считай, грамотей, сколько солдат?
38
3 фунта.
39
1400 окко.
Стоян собрал складки на лбу, пошевелил губами:
— Почти сорок две тысячи.
— Ну вот, — удовлетворенно кивнул большой головой Пенчо, и его блестящие глаза сузились: — Однако я пойду, мне мясо рубить.
Он оделся и вышел.
Константин Николаевич разогрел чай, пригласил Русова к столу, на скудный завтрак.
— Ты нашим передай, — тихо говорил Фаврикодоров, — снарядов у турок совсем мало. Мы их таскали из церкви на позиции. У моста сложили. Наверное, там Осман будет прорываться к софийской дороге. Турки в городе говорят: «Пробьемся после праздника курбан-байрама…».
Фаврикодоров отпил чаю, помолчал.
— А пока они отняли у населения всю теплую одежду… В городе тиф… С провиантом затруднения. Скажи: низамы получили добавочную порцию сухарей на шесть дней, тоже для прорыва. Склад у них был в церкви святой Параскевы. А теперь по ранцам те сухари рассовали. Табака и вовсе нет. Маются. Крошево из виноградных листьев смолят. От него морды раздувает и припадки случаются.
Он снова отхлебнул чаю из кружки:
— Недавно подслушал я разговор офицеров: на военном совете, мол, решили все годные орудия, снаряды, знамена вывозить к Сыр-Базару — ближе к месту прорыва. Орудия
— Не беспокойся, Константин Николаевич.
— Вчера ко мне турок подошел, взял с лотка горсть сладостей, пообещал: «Расплачусь в Софии, там встретимся». Значит, верят, что прорвутся. А извозчик Гоцо Мичев жаловался: фуража у турок нет, кони дохнут. Даже мой ослик Керимка сдох.
За окном, неподалеку, что-то с грохотом разорвалось, задребезжали стекла, обложенные подушками.
— Наши обстрел начали, — кратко пояснил Фаврикодоров, — двухпудовыми.
Русову на мгновение стало страшно: вдруг погибнет от своего же снаряда.
Снова раздался взрыв, и по крыше затарахтели осколки. После третьего и самого оглушительного взрыва к зимнему небу взметнулись огненные языки.
— В склад патронов попали, — удовлетворенно отметил Фаврикодоров, — значит, пригодились мои донесения.
Стоян не без гордости подумал: «Не иначе капитан Бекасов гостинец послал».
Как обрадовался Русов, повстречав недавно своего капитана, оказывается, воскресшего из мертвых.
Обстрел прекратился так же мгновенно, решительно, как и начался.
— Чудеса иногда бывают с этими гранатами, — спокойно сказал Фаврикодоров. — Позавчера во дворе Илия Червенкова одна пробила стену и шлепнулась рядом со спящим ребенком, не причинив ему никакого вреда. А другая, проломив крышу, упала на обеденный стол и разорвала на куски всех четырех членов семьи. Ну, ты сегодня вечером и назад? — спросил он Стояна.
— Да, хочу по городу еще пройтись, посмотреть.
— А может, не надо?
— Я не надолго. Ты же ходишь.
— Сравнил! — Константин Николаевич посмотрел на Русова смеющимися глазами. — Хасан-Демержи-оглы здесь свой человек во всех лагерях. Даже ординарец Османа покупает у него рахат-лукум. А с камердинером мушира он лучший друг, чаевничает, хлеб выменивает за лакомства. Да, чтоб не забыть! У ставки Османа в Дюлюм-сусе я часто вижу под вечер высокого цыгана с дутой серьгой в ухе. Как бы не доставлял он сведения о наших войсках. Передай Радову. Но, признаюсь, все время хожу как над пропастью. За мной следит здесь одна бестия одноглазая — Вылко Халчев. В полиции служит.
— Я его знаю, он по соседству портняжил! — удивленно воскликнул Русов. — У отца бывал…
— Все же не ходил бы ты по городу, — снова посоветовал Фаврикодоров, — а я буду съезжать от Пенчо. Завтра же. Может, даже сегодня вечером. Есть здесь еще один верный человек. Иначе одноглазый получит награду за мою голову, мне же хочется дожить до победы.
…Русов прошел сначала по главной широкой улице, держась ближе к домам, а потом свернул на улочку, петляющую в гору.