Плеяды – созвездие надежды
Шрифт:
Никто не соглашался быть Снегурочкой. Согласился после долгих отнекиваний и препирательств Костюков. На него еле-еле напялили одолженное у аульских женщин длинное белое платье и белый платок. Парень превратился в мишень для беззлобных шуточек: уж очень смешно он выглядел, забавно и несуразно.
— Если эдакой невесте да не найти двух мужей, чтоб один к губам льнул, а другой к коленям, она никогда не сможет, бедняжечка, зачать! — Господь воистину сделал подарок острослову Цапаеву и людям, которые от души хохотали, глядя на Костюкова.
Люди из ханского аула и из аула Есета приехали посмотреть на русский
Куда только подевалась суровость непонятных, странных пришельцев из России! А как легко, будто кумыс, пьют они вонючую белую жидкость — хоть бы поморщились! Опрокинут в себя стакан, понюхают кулак и только после этого бросают в рот какое-нибудь свое лакомство.
В полночь поднялся посол Тевкелев и провозгласил:
— Вот и Новый год наступил! С богом! Да пошлет он нам всем здоровья, счастья и успехов во имя России и царицы-матушки.
Все повскакивали со своих мест. Огромные мужики, к удивлению казахов, стали обниматься и целоваться, тискать друг друга, стучать лапищами по плечам и спинам друг друга, что-то быстро и взволнованно говорить.
Потом взяли в руки бутылки с серебряными головками, открутили на них какие-то железяки: раздались выстрелы. Казахи зажали ладонями уши, а русским все нипочем — шумят, тянут стаканы, пьют пенящееся буйное вино, хохочут. Поднесли напиток и казахам, но никто из них не отважился его попробовать.
Сам посол обратился к султану Ниязу, протянув ему полный стакан:
— Пусть Новый год всем нам принесет только удачу!
— Попробуем и мы новогодней русской похлебки! — не выдержал Нияз. Сделал несколько глотков. Поперхнулся, закашлялся, сморщился, передернулся...
Русские добродушно засмеялись, а казахи встревожились:
— Что случилось, султан?
— Ничего не случилось, чего всполошились? Это только на первый взгляд похоже на водицу, а как в рот возьмешь, знаете как обжигает! Будто всыпал туда горсть клопов.
Теперь уже до колик смеялись все — и русские, и башкиры, и казахи...
Миновала первая половина января. В дневнике Тевкелева появилась коротенькая, на полстранички, запись: «Пятого января 1732 года послал с Аральского моря почту в Петербург с уфимским дворянином Кириллом Барабанщиковым и Кыдриясом Маллакаевым. Вместе с ними отправились казахские послы с письмами от хана Абул-хаира, хана Самеке, султана Батыра, каракалпакского хана Кайыпа, а также с письмами нескольких каракалпакских предводителей родов и религиозных лиц».
Больше не произошло ничего такого, из-за чего стоило бы марать бумагу.
Ударили морозы, выпал свежий снег. Земля приоделась в новый наряд, помолодела. Абулхаир пригласил Тевкелева поохотиться по нетронутому снежку на лис. Тевкелев отказался, памятуя о похищении Таймаса. Решил довольствоваться единственным своим развлечением — прогулками да размышлениями на досуге.
Он представлял себе, как счастливы были Барабанщиков и Маллакаев возможности вырваться из этой глуши,
Тевкелев про себя делил казахов на «ханскую партию» и «партию противников». Последняя давно не давала о себе знать, затаилась. И ему думалось порой: «Уж лучше бы они кричали, спорили, шумели, чем такое вот не предвещающее добра молчание, такая опасная тишина».
Однажды поздним вечером к ханской юрте подскакал всадник.
— С кем можно перемолвиться словом? — прозвучал голос бия Балтабека. Бий явился в неурочный час, значит, привез важные новости.
— Слезай с коня, заходи в дом!
Запыхавшийся Балтабек сообщил, что противники Абулхаира собрали огромное войско и хотят совершить набег на хана и посольство. Среди заправил был и Жантума, недавно скандаливший в ханской юрте...
— Вон оно что! — только и сказал Абулхаир, услышав это известие. «Увы, я был прав в своих опасениях: потомки Жадика хотят крепко припугнуть русского посла, может быть, расправиться с его людьми, а вину и ответственность за все взвалить на меня».
Он тут же погнал джигитов к Есету, Букенбаю и батыру Мойнаку, кочевавшим поблизости от его становья.
Мойнак тотчас же явился к хану.
— Батыр, у тебя, насколько мне известно, есть близкий родственник в ауле Жантумы. Хорошо бы тебе навестить его, — то ли приказал, то ли попросил Абулхаир.
Хан опять потерял покой и сон. По сорок раз в день ездил он к Тевкелеву, но серьезных разговоров не затевал: опасался еще больше всполошить и без того встревоженного посла.
А сам мучительно думал, как предотвратить опасность. Круговерть мыслей постоянно замыкалась на Батыре. Долго ли они еще будут играть в прятки, таиться друг от друга? Может, сказать ему без обиняков: «Мы оба присягнули царице. Посол России — наш общий гость, мы несем за него ответственность оба. Надругательство над ним не принесет нам ничего, кроме позора. Прекрати угрозы и безобразия, которые исходят от подвластных тебе людей!» Крикливые люди обычно бывают трусливы, пугаются, отступают, если повысить на них голос. Батыр из их породы, глядишь, опомнится. Хан решил послать к Батыру надежного человека.
Через три дня к хану на взмыленном коне примчался посланец от его тестя — Суюндык-батыра.
— Чтобы дать ему время слегка отдышаться и прийти в себя от бешеной скачки, хан пошутил:
— Эй, сверстник, не джинны ли тебя гнали?
Но гонец не принял шутки и зачастил, спеша передать то, с чем его послал Суюндык:
— Вчера к нам забрел — притворился, что ищет пропавшего верблюда, — один знакомый батыра Суюндыка... Сообщил, что эти разбойники из рода шекты поплевывают в ладони, потирают их и бахвалятся: завтра-де они нагрянут сюда, к вам, с войском, порешат хана и посла. А байбише вашу привяжут за волосы к конскому хвосту и... и превратят ее тело в тушу для кокпара. Ни перед чем, говорят, не остановимся!.. Уж больно разошлись, шумят на всю округу.