Плеяды – созвездие надежды
Шрифт:
— Сколько людей у Сырлыбая, тех, которые представляют для вас реальную угрозу? Что бий намерен делать? Любопытно было бы узнать, да вот только как? Трудная, очень трудная задача.
— А почему?.. И это тоже можно...
— Да, да, вам это по силам, уважаемый султан! Именно так! Счастливого пути!
Нескладный, длинный Нияз лениво направился к выходу. Тевкелев остановил его у самого порога:
— Султан, я, кажется, ничего еще не набрасывал вам на плечи. Погодите-ка. — Тевкелев протянул Ниязу кусок синего сукна. — Сшейте из него чапан, отменный получится чапан... А будем живы — главный подарок еще впереди! После трудов и дорог ваших неутомимых. Вы много ездите, видите много
— Ну, что вы, господин посол! Я и без этого, без подношений всяких желаю, чтобы наш путь был усеян цветами! Если дело Абулхаира увенчается успехом, то и мне будет хорошо! — По улыбающемуся лицу султана побежали морщинки. — Слыхивал не раз, что русское сукно и крепко, и не выцветает, не то что бухарские тряпки: оденешь сегодня новенькую ткань, сияет, как девичья шейка, а назавтра выцветает, как бабий подол.
— Счастливого пути, султан!
— Ну, будь здоров, мурза!
«Кстати, хорошо получилось!» — улыбался Тевкелев, записывая в журнал расходов: «Султану Ниязу пожаловано сукно на 12 рублей 05 копеек...»
На другой день Абулхаир, Букенбай, Есет и Кудайназар долго совещались с послом, как лучше вызволить Таймаса. Решили действовать спокойно, без шума и угроз. Отправить к похитителям решили Кудайназара.
Однако это совещание не успокоило Тевкелева. Он понял: казахи, которые приняли подданство, настроены чересчур мирно, не склонны к активным действиям. Те же, кто разбой и насилие возводят в правило, не сидят сложа руки. Наверное, так уж суждено народу — вести неравные битвы, погибать... и тратить силы и время на пустые споры о своей свободе и независимости, сдабривая их ссылками на заветы предков... Если кто-нибудь не набросит на них жесткую петлю — сами казахи вряд ли покорятся! Будут мотаться, скитаться по своим пескам, что стадо без хозяина. Окажутся на острие копья и все равно гордость и строптивость свою будут выказывать! Не миновать им чьего-нибудь волосяного аркана. Захлестнет им шею...
Тевкелева поражала слепота казахов, непонимание или нежелание понять, что все эти церемонии императрицы с ними — до поры до времени. Что им дается шанс стать российскими подданными добровольно. Держава Российская зарится на индийское золото, и это многое определяет в ее политике. Если казахи станут препятствием на пути к осуществлению ее планов, царица не станет умолять их присягнуть ей в верности. Россия заговорит на языке пушек. «Может, я сделал ошибку, во всем уступая им? — укорял себя Тевкелев. — Не умеют они ценить поклонов. Почему колеблется Абулхаир? Не нападет на того же Сырлыбая? Если завтра, не приведи господи, что-нибудь случится с Таймасом, русское посольство должно будет разорвать всякие отношения с казахами! А казахи?... Они могут в ответ на это потребовать, чтобы все наше посольство было уничтожено! И Абулхаир-хан будет вынужден подчиниться вышедшим из повиновения биям!»
Тевкелев жил в крайнем напряжении. Ему всюду чудилась опасность, он не находил себе места, метался как затравленный зверь. Но только наедине с собой. На людях он держался спокойно, проявляя завидную выдержку. Давалась она ему нелегко, очень нелегко...
Появился наконец султан Нияз. Он улыбался во весь рот.
— Как идут дела ваши, как здоровье? — спросил он.
— Какие у меня дела? Вам, думаю, виднее было в вашей поездке, какие у нас дела? — лукаво прищурился посол.
— С тех пор как я покинул аул, у меня минуты свободной не было, ох-хо-хо-хо! Давненько не баловался я табачком, — начал вздыхать и охать Нияз, словно это и была самая важная новость. Он насыпал табак на ладонь, мелко раскрошил его, сунул в рот. Зажмурился от удовольствия. — Нынче, куда ни
Тевкелев проклинал разговорчивого султана: «Да пропади ты пропадом со своими овцами! Кто тебя о них спрашивал...»
Нияз резко переменил тему разговора, будто подслушал мысли Тевкелева.
— Кстати, господин посол, я побывал в ауле Сырлыбая, узнал кое-что. Бедняга Таймас еле-еле дышит, не знаю, поднимется ли теперь когда-нибудь на ноги. Бьют его пять-шесть раз в день, кормят отбросами из собачьей миски; вырывают волосы с головы и тела, вроде бы, говорят, рыжий волос помогает от сглаза, а Таймас-то рыжий... Кто-то пустил слух, что этот пес — так его называют в ауле Сырлыбая — не прошел у муллы обряд обрезания. И что же над ним учинили? Раздели донага! К счастью, Таймас побывал в руках муллы, поэтому пока оставили его в живых.
Нияз смаковал свой рассказ, будто историю из «Тысячи и одной ночи». Тевкелева пробирала дрожь. Султан Нияз между тем вступил в другую колею: похоже, от его глаз ничего не укрывалось. «Может, он не такой уж размазня? — мелькнуло в голове у Тевкелева.
— С татарином, грозят, мы рассчитаемся по-своему. Его глазами накормим мух? Кожу с него сдерем с живого, глаза выколем, язык отрежем и отошлем с солдатами царице-бабе с письмом. Так в полный голос и заявляют, «Добро разграбим, свиту оберем до последней нитки и все поделим между собой!» Да-а-а, их сейчас, врагов наших, очень много. Потому они такие смелые: соберемся, мол, с силами, разобьем начисто башкир, нечего им самим к нам шастать да послов всяких возить. Но больше всех зол Сырлыбай, он мне так и сказал: передай своему родственнику Абулхаиру, — чтобы образумился, да поскорее, а не то поздно будет. Пусть отступится от этого чужака, не то простится с головой!
Выложив новости, Нияз наконец убрался. Когда он живописал страшные картины, лицо его не дрогнуло ни разу, а глаза блестели так, словно он рассказывал увлекательную сказку.
В ту ночь Тевкелев не сомкнул глаз, стараясь разобраться, где правда, а где вымысел в рассказе Нияза. Своим людям он решил пока ничего не сообщать, чтобы не будоражить их.
На закате следующего дня к нему прискакали Байбек и еще четыре всадника от хана. Байбек, как обычно, залебезил, засылал его вопросами:
— Господин посол, в здравии ли вы, в целости ли ваш скот? — На лице у этого человека всегда улыбка, спина всегда полусогнута. — Опять будете гневаться на меня, господин посол, опять, знаю, не согласитесь, но хан приказал мне, и мое дело выполнить приказ... Пусть господин посол без промедления передаст мне все свое добро.
Сердце Тевкелева екнуло: «Все идет так, как я и предполагал». Он вызвал к себе на совет башкирских баев Кокаша, Алдарбая, Кадрияса и Юмаша.
Услышав новость, башкиры насторожились:
— Это же разбой!
— Может, хан теперь сам собирается учинить над нами насилие?
— Нет, нельзя отдавать наше добро! Без него мы никому тут не будем нужны! С нами перестанут совсем считаться!
— Не отдадим! Не отберет же хан все силой, не решится! А поднимет на нас руку, мы ведь тоже драться умеем!
— Сколько можно терпеть от них, проявлять покорность?!
— Если хан не знает, куда девать свою силу, почему он не применит ее против своих разбойников? Почему не усмирит их?