Плейбоев не ревнуют
Шрифт:
– Я не обвинил. Я спросил.
– Ты меня подозревал, а это не менее ужасно. Как ты мог подумать, что я способна на такое… – Внезапно нахлынувшие эмоции перебили ее дыхание, и она не смогла закончить предложение. Все ее силы уходили на то, чтобы сдерживать внезапное желание разрыдаться.
– Я совершил ошибку. И дня не проходит без того, чтобы я не раскаивался.
Его рациональность только все портила. Зачем он признает свою вину? Если ей не удастся взять себя в руки, она разнюнится как маленькая девочка. А ведь ей это несвойственно.
Нужно, чтобы он ушел.
– Твое время закончилось, – заявила Грейси, даже не глядя на часы. – Тебе пора уходить.
Роман кивнул:
– Можешь не провожать.
И направился к двери. Грейси заметила, что он слегка прихрамывает, будто стараясь щадить левую ногу. Остановившись на пороге, он повернулся к ней:
– Семь лет назад я думал, что смогу скрыть от тебя свое расследование. Уже одно это было неправильно. И когда ты обо всем узнала и сказала, что ты ни при чем, я должен был тебе поверить. Но я был молод и заносчив… Я перед тобой даже не извинился. Я просто не думал, что ты примешь мои извинения. Но сейчас я готов сказать это. Грейси, мне очень жаль. Прости.
Ее сердце таяло. Ей хотелось побежать, броситься ему на шею, сказать, что она его прощает… Но надо держать себя в руках. Его трогательная искренность застала ее врасплох. Она понимала: если сейчас так легко сдастся, потом об этом пожалеет.
– Я очень ценю твои извинения. Спасибо.
Губы Романа изогнулись в ироничной усмешке.
– Я понимаю, ты примешь их, когда будешь готова. Ладно, я не тороплюсь.
Грейси не знала, что ответить. Но это уже не имело значения, потому что Роман развернулся и вышел.
Она почувствовала облегчение и… болезненное разочарование. Рухнув в кожаное кресло, сделала глубокий вдох и приготовилась как следует выплакаться. Но чертовы слезы никак не желали течь.
Что же с ней не так?
Она не испытывала ни грусти, ни боли, ни даже злости, когда думала о Романе. Ей было не вполне ясно, что именно она испытывала. Может быть, смятение.
Она ждала этого семь лет, и все случилось совсем не так, как она себе представляла. Ей казалось, что Роман будет вести себя дерзко и бесцеремонно, а она будет упиваться ненавистью к нему. А на самом деле?
Это гораздо хуже, чем злость. Или волнение.
Грейси вспомнила слова Романа о том, что папа проявил к ней неуважение. Как противно признавать, что он был прав! И как противно думать, что она сама позволяет Саттону так с собой обращаться. Давно закрывает на это глаза. Он должен ее уважать. Она это заслужила. Хотя, возможно, он даже не понимает, как такое поведение отражается на ней. А ей стоило бы сказать папе о своих чувствах. Вдруг он извинится и пообещает больше так не делать? Это было бы замечательно.
Нужно ему сказать. Если он завтра их покинет, она будет хранить свою обиду всю оставшуюся жизнь. А
Грейси поднялась, одернула юбку, сделала глубокий вдох и отправилась в кабинет отца. Дверь была приоткрыта, но она постучала и осторожно заглянула внутрь. Саттон по-прежнему сидел за столом. Он выглядел уставшим и бледным.
Грейси еще раз постучала:
– Папочка, можно с тобой поговорить?
– В чем дело? – резко спросил Саттон, даже не глядя на нее.
Грейси поморщилась. Плохой знак. В последнее время настроение отца постоянно меняется. Наверное, это связано с опухолью.
– Я хотела обсудить с тобой разговор с Романом. Он не отрывал глаз от экрана монитора, словно Грейси не стоила того, чтобы тратить на нее время.
Это было очень неприятно.
– Что именно?
Грейси поняла, что ей придется сложнее, чем казалось. Однако она собрала волю в кулак, вздернула подбородок и произнесла четко, хоть и слегка дрожащим голосом:
– То, что ты сделал, было неправильно. Саттон поднял на дочь ледяной взгляд:
– И что же я сделал?
Вопрос в том, что сейчас делает она. Очевидно же, что он плохо себя чувствует. Такой бледный. Наверное, надо было держать язык за зубами.
Неуверенно Грейси продолжила:
– Я не хотела говорить с Романом, и тебе не следовало меня заставлять.
– Мы все чем-то жертвуем, Принцесса.
– Ты даже не спросил меня, согласна ли я. Это было унизительно и жестоко.
Саттон чертыхнулся себе под нос. И Грейси почувствовала, что готова, как всегда, отступить.
– Это был долгий день, и я устал. – Отец вздохнул. – У меня нет времени на глупости.
Так он считает ее переживания глупостями?
«Он плохо себя чувствует», – напомнила себе Грейси. Он умирает. Он ослаблен. Для такого человека потерять способность делать то, что он делает обычно, – наверное, высшая форма унижения.
«А как тогда объяснить двадцать шесть лет до того, как у него обнаружили рак?» – спросил надоедливый голос у нее в голове. Но после сегодняшнего разговора с Романом у Грейси не оставалось ни энергии, ни желания продолжать спор. Если бы не гора эскизов, которая ждала ее на рабочем столе в офисе, она бы поехала домой, забралась под одеяло и оставалась бы там, пока не восстановила бы чувство собственного достоинства. Но подобные поступки ей были не свойственны. Ведь она боец!
– Я, пожалуй, пойду, – промолвила Грейси, отходя от стола.
– Я с тобой еще не закончил, – раздраженно остановил ее отец. Он закрыл глаза, помассировал пальцами виски. Может быть, это не рак, а лекарства делают его таким вспыльчивым?
Грейси проглотила свою гордость и как могла спокойно спросила:
– Да?
– Мне надо, чтобы ты кое-что для меня сделала. – Отец посмотрел на нее, и его взгляд опять засветился нежностью. – Пожалуйста.
Это «пожалуйста» растопило ее сердце. Вся ее решимость в момент испарилась.