Плоды вдохновения

Иванов Александр Александрович

Мерин

(Валентин Кузнецов)

Петух на сумерки покрикивал,

Сухой соломою шуршал…

А он бежал. Ногами взбрыкивал

И ржал!..

Валентин Кузнецов. «Жеребенок»

В деревне хрипло и уверенноВовсю орали петухи.А я стоял, читая меринуСвои последние стихи.В глазах круги и мельтешение.Береза. Сад. Колодец. Сруб.Потел от жаркого волненияЕго не знавший ласки круп.А я читал. Порою вскрикивал.А иногда немножко пел.Он слушал и ногами взбрыкивал.Ушами прядал. И храпел.Тянул к тетрадке морду жадную,Потом вздохнул. И задрожал.И в первый раз за жизнь лошаднуюЗаржал!

Дитя

вокзала

(Станислав Куняев)

Полжизни прошло на вокзалах –

в Иркутске, в Калуге, в Москве,

и несколько мыслей усталых

осело в моей голове.

Станислав Куняев

Висит в переполненном залезадумчивый дым папирос.Мне кажется, я на вокзалеродился, учился и рос.С баулами и рюкзакамииз тамбура в тамбур сигал.И то, что добро с кулаками,должно быть, я здесь постигал.И что бы мне там ни сказали,я знаю, и верю, и жду,что именно здесь, на вокзале,я личное счастье найду.Я в самом возвышенном смыслеработу даю голове,считаю осевшие мысли:одна, и еще одна… Две!

Долюшка

(Иван Лысцов)

Ворога вокруг пообъявились,Знай снуют, орясины,твистя.И откуль она,скажи на милость,Привзялась, такая напастя?Что им стоит, супостатам ярым,Походя наплюнуть в зелени…Я насустречьвышел не задаром, –Ольняного, не постичь меня!Слово самоцветное сронили,Встряли нам, певцам,напоперек.Помыкнули нами, забранили…Я ж их – хрясь! – дубиной.И убег.Я сам-друг на страже.Не забудуЗа глухими в оба доглядать.Не сыпая ночи, дрючить буду,Чтобы не вылазили опять.

Лесная буза

(Юнна Мориц)

Был козлик тощий и худой,И жил он у старухи нищей,Он ждал соития с едой,Как ангел – с вифлеемской пищей.Он вышел в лес щипать траву,Бездомен, как герой Феллини.Алела клюква в черном рву,Господь играл на мандолине,И рай явился наяву!Козла трагичен гороскоп,Раскручена спираль сиротства.Жил волк, бездушный мизантроп,Злодей, лишенный благородства.По челюстям сочилась браньКартежника и фанфарона.Он ждал! Была его гортаньСуха, как пятка фараона.Он съел козла! Проклятье злуИ тем, кто, плоти возжелая,Отточит зубы, как пилу,Забыв о том, что плоть – живая!Старуха плачет по козлу,Красивая и пожилая.А волк, забыв о Льве Толстом,Сопит и курит «Филип Моррис»,Под можжевеловым кустомЛежит, читая Юнну Мориц,И вертит сумрачным хвостом.

Письмо Франсуа Вийону

(Булат Окуджава)

Добрый вечер, коллега!Здравствуйте, Франсуа!(Кажется, по-французскиэто звучит «бон суар».)Скорее сюда, трактирщик, бегии вина налей.Мы с вами сегодня живы,что может быть веселей!Но в темную полночьименем милосердного короляНа двух столбах с перекладинойприготовлена вам петля,И где-то писатель Фирсов,бумагу пером черня,Был настолько любезен,что вспомнил опять про меня.Все барабанщики мира,пока их носит земля,Пьют за меня и Киплингакапли Датского короля,И сам Станислав Куняев,как белый петух в вине(Правда, красивый образ?),речь ведет обо мне.Мы с вами, мой друг, поэты,мы с вами весельчаки;Мы-то прекрасно знаем,что это все – пустяки.Кому-то из нас (подумаешь!)не пить назавтра бульон…Да здравствуют оптимисты!Прощайте, месье Вийон!

Мореплаватель

(Григорий Поженян)

Лягу

в жиже дорожной,

постою у плетня.

И не жаль, что, возможно,

не узнают меня.

Григорий Поженян

Надоело на сушупялить сумрачный взор.Просмоленную душуманит водный простор.Лягу в луже дорожнойсреди белого дня.И не жаль, что, возможно,не похвалят меня.А когда я на берегвыйду, песней звеня,мореплаватель Берингбросит якорь. В меня.

Блики

(Владимир Савельев)

По страницам книги «Отсветы»

Снятся мнекандалы, баррикады, листовки,пулеметы, декреты, клинки, сыпняки…Вылезаю из ванны,как будто из топки,и повсюду мерещатся мне беляки.Я на кухне своей без конца митингую,под шрапнельюза хлебом ползу по Москве,в магазине последний патрон берегу яи свободно живу без царяв голове.Зов эпохи крутойпочитая сигналом,для бессмертья пишу между строк молоком,потому что, квартиру считая централом,каторжанским с женойговорю языком.Я и сам плоть от плоти фабричного люда,зажимая в карманепоследний пятак,каждый день атакуюбуржуйские блюдаи шампанское гроблю, туды его так!Мы себя не жалели.И в юности пылкойв семилетнюю школу ходили, как в бой.Если надо,сумеем поужинатьвилкойи культурнопосуду убрать за собой.

Безвыходное творчество

(Марк Соболь)

Всю душу разодрав на клочья

и каждый нерв растеребя,

я погибал сегодня ночью –

я перечитывал себя.

Марк Соболь. «Творчество»

Всю ночь я шевелил губами,сучил ногами, пол дробя;я мерзко выл, скрипел зубами, –я перечитывал себя.Я от стыда пылал, как спичка,себя готов был разорвать.Гори она огнем, привычка –как заведенный, рифмовать!Довольно, хватит! Слово чести,я образ жизни изменю!Да провалиться мне на месте,когда хоть строчку сочиню!Да будь я проклят, если сядуопять за стол с пером в руке!Чтоб выпить мне пол-литра яду,чтоб утонуть мне в молоке!!Глаза б вовеки не гляделина этот ворох чепухи…Но ежедневно, встав с постели,я вновь сажусь писать стихи.

Романс без контрабаса

(Владимир Соколов)

У меня совсем другое

Было на уме…

Владимир Соколов. «Романс»

Кто-то что-то пишет где-то.В голове темно.Есть сюжет иль нет сюжета –Это все равно.Может, это? Нет, не это.Но ведь и не то.Не зима. Но и не лето.Надевай пальто.Акварельная картинка.Серебрится лес.Тихо крутится пластинка.Я в себя залез.Хорошо в себе! КонфетаТает на губе.Я лежу. Читаю Фета,Надоев себе.Кто-то в душу влез без мыла,Значит, я поэт.У попа была кобыла,Впрочем, тоже нет.Я пошевелил ногою.Кот чихнул во тьме.…У меня совсем другоеБыло на уме.

Ночной разговор

(Владимир Туркин)

В изголовье уснувшего города

Только звезды, да Пушкин, да я…

Владимир Туркин

Город спит и во сне улыбается,В небе звезды мерцают, маня.Александр СергеевичМается –В изголовье сидит у меня.Посидел, помолчал, пригорюнился,Головою курчавой трясет…– Что, брат, Пушкин? – в сердцах говорю ему.– Ничего, – молвит, – так как-то все…Скушно, сударь. Куда бы полезнееПочитать.Где же книжка твоя?Так-то, брат. В изголовье поэзииТолько звезды, да Туркин, да я.