Плохая хорошая девочка

Арбенина Ирина

— А почем я знаю?

— Слушай-ка, Ростовский… — вдруг озадаченно стал озираться по сторонам Свистунов.

— Чего?

— А где же все-таки собака?

— Верно, нет…

— Может, она выбежала, когда мы дверь открыли?

— Да непохоже.

— Но ведь нет же собаки?

— Нет.

— Но ведь была!

— Да, жильцы говорят, что выла… Очень выла.

— Да что там выла… Погляди! — Милиционер Свистунов указал на обглоданные кости, разбросанные по комнате. — Видно, сырым

мясом пса кормили.

— Точно.

— Знаешь, что… Осмотри-ка еще эту квартирку!

И милиционеры, снова разделившись, стали обходить квартиру, рассматривая немногие под толстым слоем пыли находившиеся в ней вещи.

— Ну что? — не обнаружив ничего примечательного, наконец окликнул Свистунова Юра. — Нашел что-нибудь интересное?

— Я — нет…

— Вот и я — нет.

— Если только вот это?

— Камень?

— Ага… Камень какой-то!

— Орехи колоть?

— Да нет… Смотри, как упакован. В коробке лежит.

— Да?

— Там еще что-то есть.

Свистунов достал из коробки вслед за серым, размером с два милицейских кулака камнем какую-то тетрадь.

— Что в ней?

— Откуда я знаю? На обложке написано: «Тетрадь для рисования». И листы, видишь, какие плотные…

Свистунов открыл первую страницу тетради.

Она была довольно мелко исписана карандашом. Свистунов перевернул страницу.

— Смотри-ка, Ростовский, а тут и правда рисунки.

— Ага. — Юра тоже заглянул через плечо Свистунова в тетрадь.

— Ростовский, ты когда-нибудь такое видел?

— Вроде нет. Не приходилось.

— Похоже, это дневник. И, похоже, девчачий…

— Почему ты так решил?

— А почерк мелкий… аккуратненький такой… как у отличницы.

— Да?

— Ну говорю же. У меня девчонка знакомая была — такие же тетрадочки все вела.

— Знаток, значит?

— Тут и имя, кажется, есть. В самом начале. Элла. Так и написано. Элла Фишкис. Дневник.

— Фишкис? Это что — фамилия? Или так — кликуха?

— Не знаю. Может, фамилия, а может, кто-то прикалывался…

— Вот именно — «кто-то»! Зачем этой девчонке писать свое имя? Дневник пишут для себя.

— Ну, может, на случай, если потеряется.

— Кто?

— Не «кто», а «что» — дневник.

— А может, на случай, если потеряется она сама?

— Ага. А эта тетрадка вроде бутылки с запиской, которую она в море бросили?

— Скажешь тоже…

— А вообще, Ростовский, мне пора.

У Свистунова и правда в это время ожила и забубнила рация.

— Я тут с вашими несуществующими «собаками Баскервилей» и так сильно подзадержался, — заметил патрульный.

— Ну уж и задержался.

— Короче! Давай, Ростовский, составляй протокол. Пусть твои понятые подпишут. А я пошел!

— А камень?

— Его что —

убили этим камнем? Этого парня?

— Да вроде нет. Никаких следов, свидетельствующих, что камень использовали как орудие преступления, — стараясь выглядеть солидно, заметил Юра, — крови запекшейся или чего другого вроде бы не заметно.

— Ну вот видишь!

— Да и голова у мужика не пробита, — заметил Юра. — Я вообще не понимаю, почему он умер? Вроде не душили. Непонятно, в общем! Причин, во всяком случае видимых, нет.

— Ну так и оставь его, этот камень, — посоветовал Свистунов. — Кому он нужен?

— А тетрадь?

— Ну хочешь, почитай на досуге.

И Свистунов протянул Юре тетрадь.

— Почему я?

— Ну твой же участок… твоя территория. Может, чего обнаружишь. Какие-нибудь заметки содержательницы притона. Вот и будешь «в курсе».

— Только притона не хватало на мою голову.

— Ну, не хочешь — не читай. Мне как-то по фигу.

Лучше б Юра не читал…

Дневник

«Каждый год недельку-другую я непременно гощу в столице одной из стран Балтии — у своей тети Агнессы Йозефовны Горчицкой.

Дело в том, что тетя Агнесса и ее муж профессор Мирослав Горчицкий умудрились появиться на свет в один и тот же день и в один тот же год…

Это совпадение настолько их спустя даже и сорок лет после женитьбы потрясает, что на этот свой «сдвоенный» день рождения они непременно приглашают всех самых дорогих им людей, где бы они в это время ни находились.

А уж приедут гости — не приедут, как получится…

В общем, они приглашают всех, кого только можно пригласить.

А судьба, по правде сказать, разбросала наш родственный клан по всему свету.

«Выписывают» Горчицкие и меня вместе с Диди на недельку из Москвы.

Диди — это моя собачка. Удивительная собачка. Диди, на мой взгляд, обладает немыслимыми достоинствами. Сверхчувствительностью, интуицией, знанием людей, мудростью и необъяснимой для такого хрупкого и легко уязвимого существа храбростью. Легко быть смелым, если ты весишь сто килограммов и вооружен здоровенными клыками, а вот попробуй сохранить чувство собственного достоинства, когда твоя бесстрашная душа вселилась в такое смешное и хрупкое тело. И весит вся эта конструкция — душа плюс тело — не более килограмма. Но бесстрашному Диди это удалось!