Плохая хорошая девочка
Шрифт:
Тетя сама уже давно похожа на экспонат. И внутренне (чего только стоят ее старомодные радения за «народное достояние», «идеалы науки», ее стыдливость, ее совестливость?!), и внешне. Так что не заметить ее среди других музейных экспонатов ничего не стоит.
Но на сей раз на месте Агнессы Йозефовны была я. И меня явно заметили. Стрельнув глазами — причем довольно воровато! — в мою сторону, посетитель принялся бродить по залу, а я…
Увы… Бдительность — мое слабое место. Отметив про себя лишь, что выглядит посетитель довольно странно, я потерта к нему всякий интерес.
Я
А этот тип прошелся не спеша вдоль стеклянных витрин и, остановившись возле раздела «Метеориты», принялся задумчиво их разглядывать. Время от времени он тянул себя за нос — и без того, надо сказать, довольно длинный! — словно поставил перед собой цель превратить его в конце концов в небольшой хобот.
Ну разные у людей вредные привычки: одни, когда задумаются, грызут ногти, другие — чешут затылок, третьи — барабанят пальцами, а этот вот тянул себя за нос.
Созерцать это не доставляло мне никакого удовольствия, и я отвернулась к окну, глядя на вечерний, уже освещенный огнями город. Тем более что прозрачный ящик для пожертвований, украшением которого была стодолларовая купюра, подаренная для поддержания музея некоторое время назад каким-то заезжим американцем, находился у меня в поле зрения. Он отражался в зеркально чернеющем оконном стекле и был хорошо мне виден. Бриллиантов в нашем зале номер четырнадцать нет. А более этому посетителю в отделе минералогии покуситься было не на что. Так думала я…
И тут раздался звон разбивающегося стекла. Я испуганно оглянулась. Однако ящик для пожертвований стоял на своем месте — целехонек. А вот в одной из застекленных витрин зала зияла дыра.
Я бросилась к витрине. Увы… Рядом с одной из табличек теперь была пустота.
Я-то боялась за стодолларовую купюру. А он, этот рыжий, вот что оказывается — похитил экспонат!
Растерянно наклонившись над разбитой витриной, я прочитала название экспоната.
Там было написано: «Хондрит».
То, что началось дальше, нельзя сравнить даже с накалом страстей в древнегреческой трагедии. К тому же в древнегреческой трагедии во всем виноваты древнегреческие боги, а тут во всем оказалась виновата я.
Когда дядя Мирослав узнал о том, что случилось в музее, он та-ак закатил глаза! Я уж даже думала: они больше и не вернутся на привычное место.
Дело в том, что этот самый довольно невзрачный на вид хондрит — обломок астероида, пояс которых располагается где-то (уж не знаю точно где!) между Марсом и Юпитером. Хондритам испокон веков приписывают особые свойства. Считалось, например, что поскольку они падали с неба, то вполне могли быть посланы богами. Так думали необразованные народные массы. Но не только массы. Особенно хондриты ценят ученые. Поскольку в них, кроме элементов, обычных для земных пород, есть еще и так называемое «металлическое железо». На земной поверхности это самое железо встречается довольно редко. Большая его часть, принесенная на Землю вместе с космической пылью, расплавилась и опустилась к центру планеты. И составляет, между прочим, теперь
— Вы хоть понимаете, Элла, что случилось? Украден ценнейший экспонат! Подобно Розеттскому камню, этот хондрит нес в себе информацию о древнейшей истории Солнечной системы! Вы хоть понимаете, что это значит?
Я только подавленно молчала, а главный хранитель отдела минералогии непрерывно твердил, что его седая голова отныне покрыта несмываемым позором. И виновата в этом была я.
Тетя Агнесса ничего не говорила. Она тоже молчала. Но она та-ак побледнела какого-то особого рода и оттенка зеленоватой бледностью, что я всерьез испугалась, как бы на том все ее земные терзания не закончились.
Я так расстроилась! Даже позвонила своей сестре Эмме, что бывает не слишком часто. Есть только один человек, у которого моя фамилия не вызывает желания посмеяться, — это моя родная сестра Эмма Фишкис.
Я очень редко вижу свою сестру. Она живет отдельно от меня и очень далеко…
По характеру Эмма полная моя противоположность. Насколько я «рохля», «мямля» и «не от мира сего», настолько Эмма всегда уверена в себе. Моя сестра спортивна — мастер спорта по стрельбе из лука! — деловита, собранна, логична. И даже немного цинична.
Например, она никогда не приезжает на «святые для всех нас» семейные праздники к Горчицким. «Назови мне хоть одну причину, Элла, почему я должна героически бороться там со скукой?» — обычно говорит мне она, когда об этом заходит речь.
Короче, Эмма в отличие от меня холодновата, простовата, резковата… ну и так далее. Как говорят, я по сравнению с ней настоящая «кисейная барышня».
По этой или по какой иной причине, но на Эмму мой взволнованный рассказ о пропаже редчайшего экспоната особого впечатления не произвел.
— Но кому он мог понадобиться, этот ваш метеорит… на букву «ха»? — вяло поинтересовалась Эмма. — Или как его там?
— Хондрит!
— Вот именно. Я и говорю: кому он мог понадобиться, этот ваш хондрит?
— Вообще-то это небесный камень, Эмма. Понимаешь? В старину таким камням даже поклонялись. Знаешь, сколько ему лет?
— Понятия не имею.
— Ну вот, — грустно укорила ее я. — А туда же… рассуждаешь!
— Ну и сколько ему лет? — вздохнула сестра. — Миллион?
— Три с половиной миллиарда. Он почти ровесник нашей Земли.
— Да, это много, — согласилась Эмма. — И кому могла понадобиться такая рухлядь?
— Но Эмма… — перебила я сестру.
— Да наша тетя Агнесса и профессор Горчицкий, — вздохнула в телефонную трубку Эмма, — как коллективная Спящая Царевна! Заснули в своем отделе минералогии на десяток-другой лет и не заметили, что за это время случилось. Какой хондрит?! О чем ты, Элла, дорогая? За это время разворовали целую империю! А вы там переживаете из-за какого-то камушка? Бриллианты из госхранилищ вывозили на миллионы долларов — и ничего… Получили люди по нескольку лет, как за украденную козу. Успокойтесь, родные! Да фиг с ним, с этим хондритом!