Плохие девочки не плачут. Книга 2
Шрифт:
— Почему ты раньше о маме не думала? Когда убегала? — насмешливо растягивая слова, говорит он. — Не уверен, что разрешу тебе кому-либо звонить. Ты исчерпала кредит доверия.
— Пожалуйста, — хрипло шепчу, пока глаза наполняются слезами.
Мучительно тянет разрыдаться, наорать на него. Я успею сделать все это позже, когда поговорю с мамой и постараюсь объяснить ей скоропостижный отъезд.
— Пожалуйста.
Ледяной тон рушит хрупкие надежды:
— Раздевайся.
Воспоминания свежи, отдают болезненной пульсацией в щеке. Сжимаю
— Хочу в туалет, — облизываю пересохшие губы.
Это правда. Хочу и уже давно. Хоть маленькая, но отсрочка перед неминуемым. Время на «подумать».
— Иди, — соглашается фон Вейганд, нажимает очередную кнопку.
Открывается проход. Прямо как дверь лифта.
Пора привыкать к новому и необычному. Что еще на этом самолете затаилось? Будь я в состоянии шутить, то пошутила бы про теннисный корт, но я не в состоянии.
Самая крутая ванная комната на свете. Привычные темные тона, мрамор, золото, бриллианты.
Лифт закрывается. Значит, никто не собирается следить за тем, как я писаю. Отлично.
Нехилых габаритов душевая кабина с дымчатым стеклом, раковина, унитаз и биде. Всё перламутрово-черного цвета. Зеркала повсюду. Куча их.
Что будет с Даной теперь? Получается, я ее подставила.
«Подумай о себе, альтруистка конченная», — советует мозг.
Вода включается по собственной инициативе, стоит поднести ладони — срабатывает фотоэлемент. Это не раковина, это произведение искусства. Умываюсь, осматриваю изуродованные ногти. Конечно, не критично, кое-где запеклась кровь, ничего серьезного. Маникюр стоит обновить.
Мысли путаются. Ничто не помогает собраться с духом.
Вспоминаю, как Дана перезванивала мне, объясняла, что не могла предупредить о делах Доктора и Стаса, говорила, что собиралась рассказать, но любимый бандит запрещал болтать лишнее, а она не способна предать его. Черт, предать. Меня же никто не предал, да?
Думаю, в какой кошмар превратилась вполне себе солнечная жизнь. Не успеваю насладиться отчаянием. Плавное движение потайного механизма. Шаги, от которых теряется мой пульс.
— Раздевайся, — приказ обжалованию не подлежит.
Я не могла любить этого ублюдка. Не могла.
«Перед смертью не надышишься», — повторяю, пытаюсь успокоиться.
Начинаю с кроссовок и смешных розовых носков с Микки-Маусами. Кафель (мрамор?) приятно холодит ноги, отрезвляет, вдохновляет. Стараюсь все мысли сосредоточить исключительно на черном с мерцающими серебристыми прожилками кафеле.
Стесняюсь смотреть. Освещение приглушенное, но все равно стеснительно. Почему он всегда одет, а я как дура голая?
Стягиваю многослойный наряд.
От Киева до Бангкока часов десять лететь без дозаправки. Сколько от Барселоны? Сколько мы уже миновали?
Ветровка, безразмерные спортивные штаны, футболка.
Стараюсь не думать о планах на долгий полет.
— Хватит, — следует новое распоряжение.
Стою
Господин фон Вейганд приближается ко мне с видом сытого зверя, и я вынуждена отвести взгляд. Мистер Секс. Два метра чистого удовольствия. Какой же он все-таки здоровенный! Босиком ощущаю собственную ничтожность особенно явно.
Фон Вейганд берет меня за подбородок, заставляет посмотреть вверх.
— Семья не станет искать тебя в ближайшее время, звонка они не ждут, потому что уверены в твоем благополучии. Я обо всем позаботился. Если я захочу, тебя никогда не найдут. Понимаешь? Ты совершенно не ценишь хорошее отношение.
Мягкая улыбка совсем не сочетается с ядом, пропитавшим безразлично-ледяной голос.
— Все честно. Я предупреждал. Если разочаруешь меня, придется твоим родителям навсегда забыть, что у них есть дочь.
Он отступает, делает несколько шагов и останавливается сзади.
— Никаких иллюзий, — касается губами виска.
Некогда счастливый лифчик падает на пол, и фон Вейганд больно сжимает грудь, заставляя дернуться, но не закричать. Глотаю эмоции, отправляю их на дно, подальше, в пропасть.
— Хорошо… что мне нужно сделать, чтобы ты разрешил позвонить родителям?
— Правильный вопрос, — одобряет он, пока его пальцы продвигаются ниже, оттягивают резинку элегантных трусиков: — Какое убожество.
— Ты все равно их разорвешь. Есть разница?
— Я хочу принять душ.
Фон Вейганд сбросил пиджак просто на пол.
— Мне выйти или смотреть? Я готова подождать, — робко интересуюсь, кивая на вновь закрывшийся проход.
— Мы сделаем это вдвоем.
Не решаюсь уточнить, что именно «это», и очень сожалею о своих недавних мыслях. Пусть лучше остается в одежде. Безопаснее и…
Галстук отправляется следом за пиджаком, туда же падает рубашка. Бряцает пряжка ремня…
Прости мою душу грешную. В комнате становится неожиданно душно. Костлявая рука безумия сдавливает горло. В такие моменты я обычно ухожу. Вот вижу трудность, разворачиваюсь и забиваю, пусть другие парятся, а я в сторонке перекурю. Нет, не сдаюсь и не отступаю. Предпочитаю уходить. Это ведь две большие разницы? Но куда, блин, уйдешь из самолета.
Успела забыла, как фон Вейганд выглядит без ничего. Совсем без ничего. Приходится поджать потрескавшиеся губы, покраснеть, отвести взгляд.
Bloody Hell.(Кровавый ад) Иначе не скажешь.
Он легко разрывает мои трусики, пальцы властно проникают внутрь, раскрывают постыдные тайны. От одного его вида мне хочется кончать и кончать. Его присутствие рядом сводит с ума. Увлекает за грань, где нет скучных черно-белых оттенков, где мир окрашен в красное. Кровь и страсть, а холод опасности крадется вдоль позвоночника. Если фон Вейганд создан держать плеть, то я создана стоять перед ним на коленях.