Плохие девочки не плачут. Книга 2
Шрифт:
— Ты обманул… ты напоил… ненавижу тебя! — опасные слова разносят плотину в щепки: — Не знал, как заставить без помощи наркотиков?! Что за дерьмо ты мне дал? Будешь всегда его давать… да?! Насиловать под кайфом… ты… ты не мужчина! Ублюдок… ты… ты…
Осекаюсь, когда его ладони властно обхватывают грудь. Проклинаю губительную тупость, замолкаю, кусаю губы, закрываю глаза.
— Я учту твои замечания, — мягко обещает фон Вейганд. — Следующий раз обойдется без стимулирующих средств.
— Следующий раз? — ручейки
— Я даю твоей очаровательной заднице передышку, а потом мы обязательно все повторим, не используя наркоз, — он выкручивает соски, наслаждаясь моими всхлипами.
— Пожалуйста, нет…
— Какая же ты тесная, тугая и… как это сладко тебя любить! — последнее слово выделяется, произносится с особым смаком, насмешливо и пафосно.
— Не надо, прошу, не трогай, — жалобно скулю.
— В первый раз всегда больно и всегда есть кровь, — его пальцы следуют ниже, по ребрам к животу, прокладывают раскаленные тропы. — Я умею быть осторожным, но я не хотел сдерживать твой пыл.
Раскаленные нити соединяются узлом, взрывной волной проходят по телу, пробуждая ненавистную жажду.
— Нет… нет… — шепчу как заведенная, отрицаю очевидное.
— Я уеду на несколько недель, но я уверен, ты будешь помнить и ждать.
Фон Вейганд прижимается ко мне, его руки замирают в рискованной близости от сосредоточения постыдной тайны. Если он коснется там, если поймет… мне жутко представлять.
— Лучше сдохнуть, чем повторить это! — выплевываю гневно и яростно, скрываю мерзкую правду.
— Да? — его язык скользит по щеке, пробует слезы на вкус: — Ты раздвигаешь ноги с похвальной готовностью, и не надо лгать, что тебе это не нравится. В той комнате нас было двое. Или я ошибаюсь?
— Ненавижу, — пытаюсь отвернуться, но фон Вейганд не позволяет.
— Это был не наркотик, а стимулятор. Ты имела возможность сопротивляться. Ты же все помнишь.
— Бред… неправда…
— Прирожденная шлюха, — заявляет он довольным тоном, продолжает насмехаться и ранить.
— Заткнись! — нервы сдают окончательно.
Фон Вейганд дергает меня за волосы с такой силой, будто желает снять скальп.
— Андрей давно жалуется на твою манеру выражаться, придется заняться этим лично.
— Да пошел ты, — инстинкт самосохранения курит в сторонке.
Боюсь до одури, однако затаенной злобы не меньше.
— Куда мне пойти? В порванную задницу или в неумелый рот? — фон Вейганд шепчет, едва касаясь приоткрытых губ: — Я побываю везде, как только вернусь. Везде, meine Schlampe.
Еще долго содрогаюсь в рыданиях после его ухода. Не потому что унизил и растоптал, не потому что загнал в горящую клетку и вынудил молить о боли, отнял гордость и самоуважение. А потому что привязал к себе намертво, лишая права ненавидеть и презирать.
Он нужен мне. Мучительно и бесповоротно. Пустота становится значимой,
Не просто страшно, а жутко сознавать неизлечимость болезни. Паутина зависимости оплетает липким коконом, не дает вырваться на волю. Отравляющий душу недуг забирает шанс на спасение.
Это ли любовь? Ничего общего со светом, всепрощением и милосердием. Ничего похожего на описания сотен книг и сцены самых разных фильмов.
Скорее, низменная жажда плоти. Но разве похоть запрещает ненавидеть, испытывать отвращение, держать обиду? Вожделение не способно навеки затмить доводы разума, не отнимает свободу выбора, не разъедает, выворачивая наизнанку.
Глава 9.2
Судьба ставит нас на колени, толкает в бездну, взводит курок и бьет прямо в сердце. Выявляет новые грани, обтесывает в особой, оригинальной манере.
Оставьте иллюзии, роли давно предопределены, марионетки направлены заботливой рукой.
Наверное, в жизни каждого человека случается переломный момент. Мы используем данное словосочетание с набивающей оскомину частотой. Любое относительно значимое решение по умолчанию переводим в разряд «переломных». Всякий раз — жребий брошен. На повестке дня — перейти Рубикон.
Однако по-настоящему важный миг уникален и неповторим. Эксклюзивен и тернист, мясницким тесаком разделывает путь на четкие «до» и «после». Заставляет померкнуть или вспыхнуть ярче.
Превозмогая тягучую боль во всем теле, делаю усилие снова и снова. Поднимаюсь с постели, кутаюсь в простыню, обматываюсь понадежнее, выскальзываю из комнаты. Босыми ногами по ледяному полу, через лабиринты коридоров и лестниц… туда. В центр сверкающего бального зала, в обитель смертных грехов, где кристально-золотой вихрь лучистого света расколол меня на фрагменты.
Колючие образы впиваются в саднящую кожу. Дыхание учащается, зрачки расширены. Я чувствую тишину.
…- Пожалуйста! — стон разочарования.
Выгибаю спину, жмусь плотнее, желаю ощутить его член в полной мере.
— Нет так быстро, meine Kleine, — фон Вейганд удерживает мои бедра от новых движений.
— Прошу, не останавливайся, — хрипло, с придыханием.
— Как именно ты хочешь? — влажные поцелуи расцветают на пылающей коже…
Подхожу к зеркалу, избавляюсь от простыни, ступаю ближе, рассматриваю себя внимательно.
… - Умоляю, глубже, — извиваюсь змеей.
Жестокий господин рушит запреты, срывает последние покровы призрачной добродетели. Его руки не знают пощады, его губам чужда милость.
— Скажи, — тянет за волосы.
— Твоя шлюха, твоя, твоя…
Мое тело — летопись порочных утех. Каждый синяк хранит воспоминание, каждый кровоподтек наделен постыдным смыслом. Следы темной любви, дьявольские отметины.
…Сплетаемся жарко, сливаемся в порочных позах, обращаем темные и светлые грани в токсичный красный.