Плохие мальчики не влюбляются
Шрифт:
Проснется Серафима, попрошу какое-нибудь её чудодейственное средство.
Взгляд мой неожиданно ловит что-то непривычное. Я не сразу понимаю – что. Перевожу его на отражение моей дизайнерской стены со встроенной туда объёмной скульптурой скрипки.
Подумав, что наглючило, зажмуриваюсь. Распахиваю глаза, оборачиваюсь. Вдоль всей стены за кроватью, прямо поверх скульптуры: " А здесь была я! Правда?"
В моих ушах начинает звенеть. Не веря своим глазам, подхожу ближе, веду пальцами по гипсу, впитавшему темно-фиолетовую краску.
"Правда? "
Шокированно и тупо ещё раз читаю фиолетовую надпись. В цвет синяку выбирала, зараза? Как она сюда попала?! Балкон…
В бешенстве пинаю футбольный мяч, выкатившийся из под кровати. И немного неудачно мажу, попадая не в центр, а ниже. Закручиваясь, он подлетает выше. Отбивается от лепнины на стене, меняя ещё сильнее траекторию.
– Черт! – выставляю локоть, чтобы защитить лицо.
Но мой же кулак от удара мяча по руке, прилетает мне ровнeхонько по ссадине.
– Аааа!!!! – в глазах вспышка, закрываю ладонями лицо. – Царeва!
Конец тебе… Вот теперь – бойся!
В ярости швыряю на пол сорванную куртку. В крутышку решила поиграть? Я тебе поиграю.
Подгоняемый болью слетаю с лестницы вниз, чуть не сбив с ног только что проснувшуюся Серафиму.
– Рафи! – хватается она за сердце. – Что случилось, мой мальчик??
Натягиваю шизанутую дикую улыбку во все тридцать два.
– Взбодрился немного с утра! Все хорошо.
Перемахиваю снова через изгородь, на их участок. Разбегаюсь и, на адреналине, прыгаю вверх, хватаясь за балюстрады её балкона. Подтягиваюсь. Ладони скользят. Но во мне сейчас столько дури, что это меня не остановит. Минута мучений, и я наверху. Тихо открываю балкон.
Та же ошибка, Кузнечик!
Теперь и я, и ты будем свои балконы закрывать.
Чудовище спит, сладко свернувшись под одеялом. Голые точеные плечики притягивают взгляд.
И – да: когда я рвался сюда, мне хотелось вмазать ей как следует чем-нибудь убойным по симпатичной мордахе. Но это не мои методы. Слишком грубо. Да и невыносимая боль, уже не рвет нервы. Отпускает. Эта эмоция замещается другой. Я вспоминаю еe "скорпиона"…
С девочками кулаками не воюют. Тем более с такими конфетными. Я нагну тебя изящнее, Царeва!
Сдергиваю худак, снимаю кроссовки. Расстегиваю рубашку. И медленно… очень аккуратно… чтобы не разбудить, ложусь с ней рядом.
Ерзает. Я замираю, позволяя ей опять уснуть поглубже. И когда она начинает ровно сопеть, с мстительным кайфом обнимаю и закрываю глаза. Пахнет чудовище чудесно! И даже проведенная в приятной компании ночь никак не влияет на реакции моего тела на этот запах.
Включаю телефон. Поправляю прядь с еe лица. Беззвучно делаю несколько
На её тумбочке будильник. Перевожу его на три часа позже. И, закрыв глаза, расслабляюсь. Меня быстро вырубает после бессонной ночи.
Но так же быстро и врубает обратно от вопля её маман:
– Дина!!!
Мы подлетаем на кровати как от сирены.
Динка в шоке прижимает к себе одеяло, хлопая на меня глазами. Переводит взгляд на стоящую в дверях мать. Лицо той так наливается кровью, что по цвету уже близко к фиолетовому.
Такое вот алаверды, Царeва.
– Пожалуй, мне пора!
С кайфом впечатываюсь губами в щеку ошарашенной Динки. И, подхватив свои вещи, сваливаю мимо маман, по лестнице вниз.
Наверху армагедон!
Два-один, чудовище. Тормози. Со мной игры плохи!
***
Дина
Моя щека горит от пощёчины, в глазах искры. Во рту привкус крови. Пока мать орeт, трясущимися руками натягиваю одежду. Меня срывает на истерику от произошедшего и её воплей.
– Ааа!!! – рявкаю ей в лицо.
Сбегаю вниз по лестнице и, хватая кочергу от камина, крушу к чертям стену с моими кубками и медалями.
– Что ты делаешь?! – вопит она, застывая на лестнице.
– Ненавижу! Ненавижу!!! – раскрутившись, швыряю кочергу.
– Истеричка!
– Отдай мне мои деньги! Вот это, – поднимаю я с пола серебряную медаль и швыряю ей в ноги, – премия четыре миллиона вместе со спонсорскими, а вот эта, – швыряю ещё одну, – три с половиной. Отдай мои деньги, я хочу отсюда уйти!
– Деньги тебе отдать?! – смеется в ярости мать. – А ты знаешь сколько стоит делать из тебя, бездарщины, чемпионку?! Твои деньги все вложены! В тебя!
– Это неправда!
Размазываю по щекам слезы.
Мама хватает с камина кожаную папку. Вырывает оттуда бумаги.
– Ты знаешь, что это, моя дорогая? – трясет ими в воздухе. – Это извещение твоего неприкаянного папеньки о том, что как только тебе исполнится восемнадцать, он прекращает выплачивать те копейки, что шлет и продает Дагерам этот дом! Ты задумывалась откуда на это все деньги? На твоего тренера, школы твои, поездки, врачей мастер-классы в Лондоне, Праге, Токио?! Хоть приблизительно представляешь цену всему этому?!
Нет. Я не представляю.
– От тебя же не требуется ничего, кроме результатов! Мы скоро останемся на улице! А впереди у тебя – шанс взять золото и щедрую премию! И где ты будешь завтра, если не сделаешь этого, а?!
Шокированно смотрю на шелестящие бумаги. Я столько лет впахивала и, в результате, у меня ничего нет? Зачем тогда?…
– Ты будешь на улице! Нищей, никчёмной, никому не нужной!
– Где мои деньги?… – хватаясь за горло шепчу я.
– Их нет! Они все потрачены! Надо пахать, дорогая моя! – язвительно. – До восемнадцати у тебя только один шанс. Давай! Хватит жрать! Хватит таскаться! Работай!