Плохие парни по ваши души. Книга 2
Шрифт:
Я сокрушенно роняю голову вниз и, не в силах сдерживать рыдания, скрываю лицо за ладонями. Меньше всего хочу, чтобы Миднайт знал, насколько сильно смерть Ешэ ранила меня, но ничего не могу с собой поделать. Слезы душат, и мне необходимо избавиться от них, чтобы стало легче. Эта боль вонзается в тело сотней ножей, нанося удары в одни и те же места снова и снова, проделывая огромные, зияющие дыры, которые никогда не перестанут кровоточить и не затянутся.
— Его убили не мы, Анна, — тишину и мои всхлипы обрывает обращение Миднайта. — Ешэ сделал выбор, зная, какие последствия ждут его.
Я
Отдельно принятое решение каждого из нас выпустило Тьму — так назвал это Ешэ. Какую опасность она скрывает? Что, если я не смогу контролировать эту силу?
Сейчас я не чувствую, как трансформируюсь в машину для безумств и убийств. Но возможно, это лишь потому, что вместе с ведьминскими силами сыворотка блокируют и Тьму. И как только закончится ее действие, я перестану быть собой, превратившись в кого-то, кто движим злом.
***
Я так голодна, что за пару минут уплетаю наиужаснейший омлет со спаржей и цветной капустой, представляя на его месте горячую пиццу с пятью видами сыра, беконом и куриной грудкой, рисую в воображении, как тает во рту пышное тесто. Я готова заплакать, потому что неописуемо скучаю по американской еде с кучей калорий.
Наш самолет пролетает над Тихим океаном, но моя душа уже в Дайморт-Бич. Я вспоминаю, как иногда по воскресеньям заходила в крохотную булочную двумя кварталами ниже моего дома, которая может составить достойную конкуренцию лучшим кондитерским Америки. Я занимала свой столик в дальнем углу у окна, чтобы перекусить отменной выпечкой: вкуснейшим в мире черничным пирогом, клубничным чизкейком и эксклюзивным десертом лично от владелицы булочной — шоколадными капкейками с нежнейшим кофейным кремом. Только ради того, чтобы снова попробовать эти кулинарные шедевры, стоит жить.
Но очень скоро я возвращаюсь в реальность, когда дожевываю омлет и тянусь к бокалу с «Амароне», спеша заглушить приторной сладостью пресное послевкусие спаржи. Я поднимаю взгляд от тарелки, которую еле опустошила, на Миднайта. Он кажется совершенно незаинтересованным в еде, задумчиво глядя в иллюминатор. Он вообще голоден? Я только сейчас понимаю, что за все время, что мы вместе (скитаемся по миру), ни разу не видела его за завтраком, или ужином. Отсутствие нужды в еде является одним из плюсов сущности фамильяра?
Я издаю вздох, но слишком громкий, потому что Миднайт обращает на меня внимание. Я тут же отворачиваюсь, уперев взгляд в потолок. Делаю небольшой глоток красного, сухого вина, и жидкость попадает не в то горло, поэтому я начинаю скрипуче кашлять. Смаргивая выступившие слезы, я ставлю бокал на сервировочный столик на колесиках и стучу себя кулаком по груди, пытаясь избавиться от сумасшедшей перхоты. Миднайт побегает ко мне и начинает хлопать по спине. И, черт бы все побрал, кашель моментально стихает. Дышать вновь становится легко.
— Спасибо, — мямлю я, стараясь не смотреть в глаза блондину.
Пару часов назад мы выпустили пар… ладно, я выпустила пар, накричав на Миднайта, и на душе уже не так паршиво. Но временное затишье (а оно определенно не будет длиться вечно) не значит, что я перестала злиться на него.
То, что Миднайт говорил о смерти
Правда в том, что я отказываюсь верить его равнодушие к гибели ребенка. Гореть мне вечно в аду за эти слова, но я думаю, что Миднайт гораздо лучше того, кем пытается казаться.
— Ты в порядке? — негромко спрашивает он, его ладонь по-прежнему мягко хлопает меня по спине.
— Да. Порядок, — я спешу отодвинуться от него в сторону.
Миднайт думает, что его прикосновение неприятно мне, хотя на самом деле я чувствую неловкость, и убирает руку.
— Я хочу, чтобы ты кое-что прочла, — внезапно заявляет он, приподнимаясь с дивана.
Мне становится любопытно, но внешне я стараюсь оставаться не тронутой заинтересованностью. Когда раздаются его плавные, отдаляющиеся шаги, поднимаю голову, чтобы понаблюдать, как Миднайт берет со спинки кресла свой пиджак и достает из внутреннего кармана книгу. Он возвращается ко мне и протягивает ее.
— Что это? — спрашиваю я, принимая в руки вещь в мягкой, потертой обложке из темно-коричневой кожи.
— Дневник Дианы Гарнер, — отвечает Миднайт, а затем дает пояснение на мой немой вопрос в глазах. — Я попросил об одолжении забрать его на некоторое время, и та семья из Иерусалима любезно согласилась.
Я окидываю его недоверчивым взглядом и принимаюсь разглядывать старую тетрадь, от которой веет тайнами чужой истории и прошлым. Я вдыхаю запах пожелтевших страниц, исписанных витиеватым, аккуратным почерком и отмечаю, что записи двухсотлетней давности находятся в превосходном состоянии, будто прошло несколько месяцев с момента их написания.
Поначалу я не уверена в том, что могу прочесть личный дневник своего предка. В смысле, кому бы понравилось, что копаются в его мыслях? Даже если с момента моей смерти пройдет два века, я бы не хотела, чтобы мой личный дневник был кем-либо прочтен.
Однако я готова забыть о солидарности и нарушить конфиденциальность размышлений Дианы Гарнер, чтобы найти ответы на тревожащие меня вопросы, узнать больше о Тардесе, Исрафиле и ведьмах своего рода. В конце концов, возможно именно на страницах этого дневника кроется объяснение Тьме и информация о Скрижали: о том, как она действует, что случится, если взломать ее, и есть ли возможность избавиться от нее без смертельного исхода.
Я увлекаюсь чтением, поглощая строку за строкой и не замечая, как стремительно спешит вперед время. Узнаю, что семья Моубрей разместила Тардес на месте, где сейчас находится главная площадь в Дайморт-Бич. Диана немногословна о близких Миднайта, упоминает лишь то, что их безмерное великодушие и самопожертвование во благо мира никогда не забудется ею. Женщина пишет о любви всей своей жизни — Бенджамине Коллинзе, о беременности от него и взрослении их дочери. Диана не желала, чтобы девочка знала о мире, в котором живет, полном опасностей и смертей.