Плохие парни (сборник)
Шрифт:
– Я говорил тебе про письмо? – спросил Тоцци.
– Какое письмо?
– Какой-то стукач послал письмо в оперативный отдел, анонимное, разумеется. Он вроде все знает о тех двух ребятах в «фольксвагене». По письму выходит, что сделал это японец по имени Годзо Масиро. Там приводится и полное его описание, и на какой машине он ездит, и в каких бывает местах. Иверс отрядил Макфеддёна и Бреннера на его поиски. Этот Масиро – тот самый тип, о котором мне рассказывал ночью раб на птицефабрике, тот самый, которого они все так боятся. Раб еще сказал, что это тот самый тип,
Годзо Масиро. Имечко заправского костолома. Проклятый сукин сын.
– По картотеке проверяли?
– Да. У нас на него ничего нет, так Иверс послал запрос в Японское национальное полицейское управление. И сразу сказал, чтобы я на многое не рассчитывал – японцы не слишком-то щедро делятся информацией, – но на этот раз телекс попал в десятку. Оказалось, что Масиро у них в самом черном списке вот уже восемь лет.
– Да ну? А что за ним? – Гиббонс начинал ощущать сладость мести. Никто еще не задавал ему такую взбучку.
– В рапорте говорилось, что Масиро был служащим среднего управленческого звена в «Тойоте», холост, хороший работник, но звезд с неба не хватал. В октябре восемьдесят первого его обошли по службе. На другой день он заявился на работу с самурайским мечом и впал в раж. Убил босса и начальника отдела кадров, ранил еще восьмерых. Одной даме отхватил руку выше локтя. Последний раз его видели, когда он убегал в леса, которые тянутся за офисами «Тойоты» в Нагое. Когда полиция начала расследование, обнаружилось, что он провел несколько лет в... – Тоцци полез в карман пиджака и вытащил оттуда маленький зеленый блокнотик, – Тэнсин Сёдэн Катори Синто Рю. Тебе ясно?
Гиббонс пожал плечами и тут же пожалел об этом. Чертовы когти вонзились опять. Японский ублюдок.
– Это школа под Токио, где до сих пор преподают древние боевые искусства самураев, включая классические приемы владения мечом. Школа существует с пятнадцатого столетия.
– И они там тренируют убийц?
– Нет, теперь там все больше духовное, что-то вроде священнодействия. Но Масиро, кажется, никто этого не объяснял.
– Вот так-так! Значит, меня побил тренированный самурай. Все лучше, чем натерпеться такого от какого-нибудь паршивого панка. – Гиббонс вообразил себе, как он приставит револьвер к горлу подонка и поглядит, что тот станет тогда делать.
– Это, впрочем, еще не все. Масиро изучал и другие боевые искусства, включая шурите, которое, как я выяснил, круче самых крутых школ каратэ. Когда он сошел с панталыку, у него уже был черный пояс пятой степени.
– О, мне уже лучше. – Ублюдок!
– Интересно, что, когда Масиро исчез, у него еще не было связей с якудза. В японской полиции полагают, что его приняли в банду, пока он был в бегах, и все это время помогали ему скрываться.
– Звучит как оправдание того, что его до сих пор не поймали. – Я поймаю его.
– Ну, они утверждают, что любой главарь рад был бы иметь Масиро среди своих людей. Представь, что здешний вожак мафии вербует Гиганта Андре в свою команду.
– Кого-кого?
– Никого.
Гиббонс чуть было опять не пожал плечами, но вовремя одумался.
– Хотелось
Гиббонс помотал головой, но и это тоже было больно.
– Даже и не пытайся. Все международные расследования проходят через начальников подразделений. Тебе не везет. Разве что ты готов рассказать Иверсу, как ползал на клумбах Д'Урсо и вламывался в трейлер.
– Гм. Так я и знал. Вот черт. – Он все чесал и чесал шею, чертов ублюдок.
Наконец Тоцци угомонился. Он соображал, как бы это обойти систему и послать телекс в Японию без ведома Бюро. Упрямый сукин сын. Гиббонс все думал о Масиро, восстанавливая в памяти сцену на птицефабрике. Он снова и снова мысленно прокручивал случившееся, пытаясь представить себе, что можно было бы сделать иначе. Убить сукина сына, вот что нужно было сделать. Пустить ему в лоб чертову пулю. Чтобы его мозги разлетелись по проклятой...
Тут Гиббонс взял себя в руки. Вендетта, месть – это значит встать с ними на одну доску. Он сам стал думать, как Тоцци, Господи ты Боже мой. Он вздохнул и опустил глаза на свой чемодан, что стоял на полу. Куда запропастился проклятый доктор? Пора выбираться отсюда.
– Мистер Гиббонс, как вы себя чувствуете?
Гиббонс слишком хорошо знал это грудное контральто. Он скосил глаза к двери. Вот и она. Цветик в две тонны весом.
– Как мешок с дерьмом, Фэй. А вы как?
У Фэй были длинные белокурые волосы, как у Алисы в Стране чудес, и груди, как тугие мячи. Она была первой, кого он увидел, выйдя из комы, и первой мыслью его было: из чего шьют халаты медсестер, если они могут выдержать такой напор, нигде не треснув? Она вплыла в палату, застыла на месте, уперлась кулаками в бока и воззрилась на Тоцци, сидящего на кровати.
– Вы пациент, сэр?
– Нет.
– Тогда, пожалуйста, встаньте с постели.
– Но ведь ее уже убрали, – заметил Тоцци.
– Таковы больничные правила, сэр. Только пациенты имеют право находиться на постели. Наше страхование не распространяется на посетителей, если они ненароком свалятся с койки. Пожалуйста, пересядьте на стул. – Когда Тоцци поднялся, она повернулась к нему спиной и завлекаюше улыбнулась Гиббонсу накрашенным ртом. Пятьдесят медсестер работают на этом этаже, некоторые из них – просто обалденные. Гиббонс никак не мог взять в толк, почему именно страшилища привязываются к нему.
– Мистер Гиббонс, вы принимали таблетки после обеда?
– Принимал. – Пришлось три раза дернуть за ручку, спуская чертовы пилюли в унитаз.
– Хорошо. Вот это возьмете с собой. – Она протянула ему коричневую пластмассовую бутылочку. Дурь болеутоляющая.
– А где доктор? Я думал, что он придет меня проводить.
– Доктора Липскомба вызвали к больному, но вы не волнуйтесь. Он уже оформил все бумаги на выписку. – Широкая улыбка на ярко-красных губах витала над ним, как птеродактиль, расправивший крылья.