Плохие парни (сборник)
Шрифт:
Роксана оставила колечко в покое.
– Думаю, на твоем месте я бы постаралась заставить его считаться с собой. Впрочем, я как раз могу оказаться на твоем месте. – Она вновь подняла глаза к книжной полке и вздохнула. – Хорошо. Я отвезу тебя.
– Просто дай мне адрес. Тебе ехать необязательно.
– Нет, я поеду. Иначе их будет двое против одного. – Роксана понимающе усмехнулась.
Лоррейн покачала головой и улыбнулась в ответ. Роксана – отличная девчонка. У нее еще есть надежда.
– Пойдем, – сказала Роксана, выбираясь из-за стола. – Возьмем мою машину.
Рыжие
– Чудесно. Только сделаем одну маленькую остановку.
Выйдя следом за Роксаной в приемную, Лоррейн взяла бумажную салфетку из коробочки на столе и высморкалась. Единый фронт. Двое на двое. Может, на этот раз Гиббонсу не удастся отделаться от нее.
Глава 27
Гиббонс заерзал на сиденье и оперся затылком о спинку, потом вынул бинокль и в который раз тщательно осмотрел участок перед домом Д'Урсо. Уже почти половина одиннадцатого, а вокруг все спокойно. Он просунул палец под воротничок: проклятая штуковина чертовски давила на адамово яблоко. Вчерашняя боль заметно поутихла, однако появилось нечто новенькое. На плечах словно перекатывались два тяжелых мяча, и их никак нельзя было скинуть. Неужели медсестра Фэй, двухтонный цветик, все время ощущает такую тяжесть?
– Ну, как шея? – осведомился Тоцци.
– Прекрасно. – Гиббонс кисло взглянул на напарника. – Ты что это всю дорогу спрашиваешь?
– Я обязан, – сказал Тоцци, не отрывая взгляда от «Дейли ньюс», развернутой на руле. – Я обещал Лоррейн, что прослежу за тобой. – Тоцци не поднимал глаз, однако так и видел на лице Гиббонса эту дерьмовую улыбочку.
– Треснул бы ты, Тоцци. – Гиббонс снова навел бинокль на особняк.
– Ты очень любезен. Гиб.
Гиббонс опустил бинокль.
– Это бесполезно. Тут ничего нет. Давай поехали. Расскажем Иверсу, и пусть делает что хочет. Во всяком случае, хоть что-то сдвинется с места.
Тоцци покачал головой.
– Ты же сказал, что мы можем придержать информацию до середины недели. Ты обещал.
– Ну и что?
– Обещал же.
– Беру назад. Поехали.
Тоцци снова покачал головой.
– Видишь? Лоррейн права. Ты не держишь слова.
– Отстань.
– Почему бы тебе не принять чертову пилюлю и не посидеть еще немного?
Гиббонс не ответил. Он захватил таблетки – так, на всякий случай. Но Тоцци заранее уверен, что лекарство у него с собой. Черт.
– Если до обеда ничего не увидим – снимаем пост. Идет?
– Не надо мне твоих чертовых поблажек.
Тоцци вновь уставился в газету, но Гиббонс знал, что ублюдок ухмыляется себе под нос. Скверно уже то, что он позволил Тоцци вести машину. И сам мог прекрасно вести, если бы захотел, – он же не калека. Проблема только в том, чтобы на перекрестке смотреть направо и налево. Иногда он забывал про шею и вертел головой, вместо того чтобы сворачивать плечи. Это было чертовски больно. Поэтому-то он и позволил Тоцци вести машину. А не потому, что сам не в состоянии. Просто требуется передышка, вот и все. Он
Через минуту Тоцци почувствовал, что на него смотрят.
– Почему ты смотришь на меня так?
– Как?
– Как сестра Тереза Игнатиус, моя училка в пятом классе, вот как.
Гиббонсу не понравилось сравнение с монахиней.
– Не понимаю, о чем ты.
– Ты ведь окрысился. Я тебе, что, руль захватал грязными руками?
– Заткнись. Читай свою газету.
Тоцци опустил глаза и перевернул страницу.
– Ладно. Я знаю, из-за чего ты страдаешь.
– Да неужели? Из-за чего же?
– Из-за Лоррейн.
– Иди ты... – Гиббонс попробовал повертеть плечами. Мячи сразу стали тяжелее.
– Я-то что – я могу и пойти. – Тоцци перевернул еще одну страницу. – Но ты – ты собачился с ней всю неделю, а теперь на мне хочешь отыграться. Впрочем, ладно. Валяй. Буду тебе мальчиком для битья. Я ведь понимаю.
Гиббонс чувствовал, как лицо его каменеет. Треснуть бы Тоцци биноклем по его длинному носу. Поганец. Конечно, он страдает из-за Лоррейн. Из-за чего же еще, как он думает? Тоцци слишком молод, вот в чем его беда. Он спит со всеми подряд и думает, что это любовь. Через десять – пятнадцать лет он не то запоет. И тогда он захочет иметь рядом порядочную женщину, а не какую-нибудь шлюху, женщину, с которой можно поговорить, которую можно вытерпеть больше десяти минут. Вот в чем его беда. Он не знает, что такое любить. Любить по-настоящему. Но ведь ему и не объяснишь. Он непробиваем. Вечно всему учится только на собственной шкуре. Паршивец.
Гиббонс испустил глубокий, утробный вздох, который закончился каким-то подвыванием.
– Ладно, поехали. Д'Урсо нет дома. Мы теряем время. Поехали отсюда.
Тоцци медленно покачал головой, не отрываясь от газеты.
– Кто же это талдычил без конца, что в засаде надо быть терпеливым? Спокойненько сидеть и ждать, покуда задницу не отсидишь? Всегда следовать плану, скучно тебе там или нет.
– Тут слишком тихо, – перебил его Гиббонс. – Если бы ты не зачитался так своей газетой, то понял бы это сам. Боже ты мой, мы же сидим тут с восьми часов, а единственное, что я углядел, – это паршивый пес, обмочивший лужайку Д'Урсо. Даже по соседству не видно ни души. Даже трусцой никто не бегает. Д'Урсо нету дома, поверь мне.
Тоцци поверх газеты взглянул на дом.
– Я вижу гараж на три машины, все двери закрыты. Кто тебе сказал, что «мерседес» Д'Урсо там не стоит? – Тоцци перевернул страницу и вновь уткнулся в газету. – Шорт-Хиллс – богатый квартал. Богачи не бегают по улицам трусцой. Они занимаются гимнастикой в клубах. Богач никогда не гуляет по своему району. Никогда не выходит на угол подышать свежим воздухом. Богачам не нравится, когда их видят около домов. Не спрашивай почему – просто они такие, и все. Что же касается пса – удивляюсь, как это его не пристрелили. Собачья моча – смерть для газона, особенно сучья. Единственное, что можно сделать, это вырезать весь кусок ножом для резки линолеума, заменить свежим дерном и надеяться, что приживется.