Плохо быть богатой
Шрифт:
– Сладкая моя, конечно, ты расстроена. И у тебя на это полное право.
Аллилуйя недоверчиво покосилась.
– Да?
– Так где будет вечеринка?
– В „Рэйнбоу Рум".
Эдвина даже закашлялась от смеха, и Аллилуйя встревожилась.
– Ma, с тобой все в порядке? Ты поперхнулась?
– Поправь, если я ошибаюсь, – выдавила она, с трудом переводя дыхание. – Ты действительно сказала „Рэйнбоу Рум"? Тот самый ресторан и ночной клуб, что на последнем этаже Рокфеллеровского центра?
– А что, есть какой-нибудь
– Но… но, Ал! Ты не можешь пойти туда! Аллилуйя прищурилась, что не предвещало ничего хорошего.
– Почему?
– Потому что… ну, как тебе сказать… – вздохнула Эдвина. Здесь начиналась, так сказать, „опасная зона", но деликатно объяснить это просто не получится. А сказать надо, и она начала торжественно и печально: – Заинька моя, тебя туда просто не пустят, и это факт.
– Но почему? – рассерженно воскликнула Аллилуйя.
– Посмотри на себя в зеркало! Допустим, что в определенном кругу молодежи, живущей в центре, то, как ты одеваешься, считается модным, твой наряд подойдет, чтобы даже пойти на концерт Мадонны в „Мэдисон сквер гарден", но боюсь, что для „Рэйнбоу Рум" он не годится.
Аллилуйя гордо вскинула голову.
– Ну и что? Значит, надену платье.
– Платье? Ты сказала „платье"? Я не ослышалась? Сон словно рукой сняло, и она села на софе. Уставясь в пол, Аллилуйя перебирала ногами.
– Да, надену платье.
– Э-э-э… подходящее? – Она смотрела на дочь с неподдельным удивлением.
– А что ты думаешь? Зачем тогда идти? Чтобы получить от ворот поворот? И вообще погоди, о'кей?
– Ну ладно, ладно. Мне тоже надо это переварить. Я уже почти оправилась от шока. Да, теперь относительно твоих волос.
– Моих воло-о-ос?
– Согласись, они выглядят так, как будто ты сунула палец в розетку.
– Не испытывай судьбу, ма. К твоему сведению, торчащие волосы сейчас в моде. Уж тебе-то, как никому другому, следовало бы это знать. Ты же вращаешься в мире моды.
– Да, но светлые, фиолетовые и красные пряди? Несмотря на свое название, „Рэйнбоу Рум" все-таки немного консервативен для такой радуги.
– Уф… ну, тогда придется быть серой мышью и завтра не пользоваться разноцветными спреями, вот и все.
Эдвина не могла поверить своим ушам. Неужели чудеса все еще продолжаются? Вскочив на ноги, она бросилась к дочери и обняла ее. Аллилуйя скорчила гримасу и стала отбиваться.
– Ма-а! Да ну тебя! Отпусти! А я-то думала, что ты действительно устала! – И она вынырнула у нее из под руки.
– Да, малышка, была усталой! Но как я могу оставаться усталой, если ты опять возвращаешься к человеческому облику? – И, отступив на шаг и держа дочь за руки, она с любовью посмотрела на нее. – И я говорю тебе „да"! Завтра я отправлюсь с тобой на вечеринку, пойду с огромным удовольствием!
– Правда?
– Больше того: завтра мы даже пойдем покупать
– Э-э, погоди! Тебя заносит.
– Нет, честное слово. Клянусь чем угодно, вот увидишь.
– А-атлично! – И теперь уже она радостно набросилась на мать, причем это получилось так неожиданно и стремительно, что Эдвина едва справилась с навернувшимися слезами.
– Пап?.. – Лесли Шеклбери громко откашлялся. – Можно, сэр?
Он стоял в дверях кабинета Р.Л. в Нью-Йорке, в то время как тот сидел за письменным столом, погрузившись в деловые отчеты.
Комнату освещала только настольная лампа под зеленым абажуром, отбрасывая желтоватый свет на глянцевые листы и нетронутый бокал с бренди. Остальное пространство, стены, сплоить закрытые книжными стеллажами, и худое лицо отца тонули в глубокой тени.
– Да, сын? – Р.Л. посмотрел на него поверх очков.
– Мы завтра еще не уезжаем, нет?
– Не-а, в Бостон поедем только в пятницу, как запланировано.
– А-а… – Он был разочарован, и тут же удушливой волной накатила паника. Черт! Теперь уже не выпутаться. – Я хочу сказать, хорошо. И еще… – Он снова откашлялся. Очки сползали на нос, но он не поправлял их и даже спрятал руки за спину, чтобы те не выдали его.
Он не понимал, откуда появилось это ощущение вины, но ничего не мог с этим поделать, так же, как не мог справиться с бешено колотящимся сердцем и перестать потеть. В отличие от Ал, для которой замыслить и разработать какой-то план было естественным состоянием ее изворотливого ума, любая „интрига" для него оборачивалась проблемой. Ему трудно было даже произнести невинную ложь, чтобы тут же не покраснеть, а это сразу же выдавало его с головой, поэтому очки в любом затруднительном положении служили просто спасением.
– Сын? – В голосе Р.Л. прозвучала озабоченность – Что-то не так?
– Нет, сэр, – и Лесли, изобразив небрежную улыбку, попятился к двери, – если… если это неудобно…
Р.Л. нахмурился и снял очки.
– Иди сюда и садись.
Лесли неохотно подошел к столу и из предосторожности сел на обе руки: а то наверняка начнет хрустеть пальцами.
– А теперь выкладывай, что у тебя на уме. – Р.Л. отодвинул бумаги и, сплетя пальцы и чуть наклонившись, ободряюще улыбнулся.
Не отрывая глаз от книжных корешков позади отца, Лесли сглотнул и произнес:
– Это насчет завтра, папа. Мой приятель… устраивает небольшую вечеринку. – Уши у него начали пылать, и он возблагодарил полумрак, царивший в комнате.
– Понимаю, – серьезно ответил Р.Л. – И ты нервничаешь, потому что это девушка? Поэтому? – Он понимающе прикрыл глаза.
Лесли энергично замотал головой.
– Нет! Нет, просто… я знаю, что ты занят, но… – И он замолк.
– Но что?
– У меня должен быть сопровождающий! – выпалив это, мальчик быстро отвернулся.
Ну вот. Сказал.