Плохо быть богатой
Шрифт:
Ну много ли можно в действительности сказать о голубых джинсах? Тогда почему люди больше покупают джинсы „Джордах", а не „Гесс"? Есть ли между ними какая-нибудь разница?
– Небольшая, если вообще есть, – согласилась Эдвина.
– Правильно. Вы можете не отдавать себе в этом отчет, но возьмите одежду на той вешалке. – И он указал на стойку.
– А что такое? – спросила она с подозрением, не отводя от него взгляда.
– Вы должны смотреть на нее так, как я, вот и все. Видеть в ней больше, чем просто одежду. Потому что это больше, чем просто одежда. Эти вещи
Эдвина задумалась, затем, потерев подбородок, мечтательно вздохнула.
– Наверное, вы правы. Платья с цветными матерчатыми треугольниками или шелковыми розами вообще-то не являются жизненной необходимостью, не так ли?
– Нет, но они интересны! Эксцентричны и бросаются в глаза!
– Нужно ли говорить, что этого я и добивалась?
– Да это просто здорово! Их купят! Знаете, если создать нужный образ, то я не удивлюсь, что вам придется только успевать поворачиваться, чтобы удовлетворить спрос. Да фактически вещи „Эдвины Джи" могут стать самой большой прихотью со времен часов „Своч"!
– Джек?
Он вопросительно посмотрел на нее.
– Вы сделаете мне одолжение?
– Какое?
– Не надо больше продавать мне мои собственные модели, я знаю их, знаю, что они могут сделать. Давайте лучше начнем продавать их!
55
В „Рэйнбоу Рум" Эдвина не была с тех пор, как она вновь открылась с большой помпой после реконструкции, обошедшейся в многие миллионы долларов. Выйдя из лифта на 65-м этаже, она все еще не могла отделаться от неприятного ощущения в ушах; едва ступив в зал, она мгновенно поняла, что вся шумиха того стоила. То, что пресса назвала „существенной реконструкцией", характеризовало произошедшие изменения слишком сдержанно.
К тому, что она увидела, больше всего подходили слова роскошь и мягкость. Музыка. Ковры. Освещение. Даже слегка размытый, словно написанный акварелью, закат. С этой захватывающей дух высоты, через огромные, почти во всю стену окна, открывался потрясающий вид на город, и металлическая окантовка углов Эмпайр стэйт билдинг, отражающая последние отблески заходящего солнца, усиливала это фантастическое зрелище. И где-то вдали, на острой оконечности Манхэттена, из дымки, окутывавшей город, неясно проступали очертания двух башен Всемирного торгового центра.
В просторном зале за столиками уже сидели люди – группы из двух, шести, восьми человек; они пили коктейль и любовались великолепным видом. В зале слышался приглушенный шум голосов, тихое позвякивание серебра и тонкого фарфора, оркестр негромко играл спокойную мелодию 60-х, уже ставшую классикой, но блестящая поверхность паркета для танцев пока пустовала. Позже, конечно, здесь будут танцевать, но не под бешено грохочущую
Ожидая, пока метрдотель проводит к столику пожилую пару, Эдвина с удовольствием разглядывала Аллилуйю.
– Я знала, что под этой неряшливостью и разноцветными гелями скрывается очень, очень хорошенькая девушка, – заявила Эдвина, ласково потрепав дочь по подбородку. – Разве не так, сладкая моя?
– Уже сто раз, или сейчас будет сто первый? – И Аллилуйя закатила глаза. В ответ мать лишь улыбнулась.
– Все равно ты очень хорошенькая.
– Да? Тогда почему я чувствую себя так странно?
– Трудно сказать, детка. Ты выглядишь потрясающе. На ней были черные колготки, черный кожаный жакетик и резко контрастирующая с ними розовая кожаная мини-юбка. Наряд дополняли пластиковый ремень ядовито-зеленого цвета и пластиковые же, по нескольку штук в каждом ухе, круглые серьги чистых компьютерных цветов. Что касается волос, то они, по крайней мере, по мнению Эдвины, приняли почти сносный вид и были высоко стянуты в тугой короткий хвост. Вскоре вернулся метрдотель и, официально поздоровавшись, вопросительно посмотрел на Эдвину. Та, в свою очередь, посмотрела на дочь.
– Столик на фамилию Танкрэй, – под этим вымышленным именем она сделала заказ по телефону Танкрэй – джин с мартини – был любимым напитком ее матери, поэтому она и сказала первое, что пришло на ум.
– Танкрэй? Какая странная фамилия, – пробормотала Эдвина.
Метрдотель поклонился.
– Пожалуйста, следуйте за мной. Остальные приглашенные уже ждут, – и он повел их, буквально паря над ковром.
Аллилуйя замыкала шествие, затем, повернув голову, залюбовалась видом, открывающимся из огромных окон, и практически не видела, куда идет. И, когда, не доходя двух шагов до столика, к которому вел их метрдотель, Эдвина вдруг резко остановилась, Аллилуйя буквально наткнулась на нее.
– Ma! Ну что ты так… – но тут же осеклась, увидев, как Р.Л. и Лесли, будучи истинными джентльменами, встают со своих мест.
– Ого-го, сейчас начнется, – прошептала она и, нервно облизав губы и втянув голову в плечи, быстро прикрыла глаза, стараясь все же следить за тем, как будут развиваться события.
Простояв в позе снежной королевы добрую минуту, Эдвина, положив руки на бедра, медленно повернулась к Аллилуйе.
– А-а-аля… – рыкнула она, и румянец, всегда служащий признаком сокрушающего гнева, пятнами проступил сквозь искусно наложенные румяна.
Аллилуйя решила, что в данной ситуации лучше всего будет побыстрее пройти прямо к столику, что незамедлительно и сделала. Оказавшись на безопасном расстоянии, она повернулась, сжав руками спинку стоящего позади стула, и сделала слабую попытку изобразить невинную улыбку.
– Да-а?
Эдвина очень плавно подошла и остановилась.
– Ну хорошо, милая леди! – Едва сдерживаясь, чтобы не заорать, она яростно грозила пальцем. – Думаю, тебе немедленно следует дать объяснение и извиниться. Это заговор. Ты намеренно, втайне замыслила…