Плохой парень

Грей Р. С.

Ее взгляд скользит по мне, и я медленно улыбаюсь.

– Счастливого медового месяца, миссис Флетчер.

Это первый раз, когда мы остановились с тех пор, как я впервые увидел ее в музее. Это наш первый момент, чтобы вздохнуть.

– Ни за что! Здесь живут только богатые! Мафиозные доны, иностранные сановники и Бейонсе!

– Если кто-нибудь спросит, мы из российского консульства. Позволь мне услышать твой акцент.

– Iz theez the 'otel Zaza

– Слишком по-французски.

– Правильно. Скажем так, я королева Франции.

– Разве Мария Антуонетта не была последней королевой Франции?

Затем ее рука взлетает к груди, а глаза расширяются.

– ЙЕН!
– Ее грудь резко

поднимается и опускается. Она жадно глотает воздух, словно не дышала десять лет.
– Мы не целовались. У нас не было нашего первого поцелуя!

Она говорит это так, как будто это разрывает сделку, как будто из-за того, что не было поцелуя, мы на самом деле не женаты.

Лифт поднимается, и у меня есть всего несколько секунд, чтобы сделать это, но этого достаточно. Я пересекаю лифт и толкаю ее к перилам. Моя рука обнимает ее щеку, когда я наклоняюсь. Чувствую, как бешено бьется ее пульс. Ее язык облизывает нижнюю губу в предвкушении. Сэм резко втягивает воздух, и ее рука сжимает мое запястье.

– Теперь вы можете поцеловать невесту, - шепчу я, прежде чем прижаться губами к ее губам.

Теперь она официально моя.

– Ну да...
– говорит мама из кармана смокинга.
– Кстати, мы все еще здесь.

Глава 21

Сэм

Мы бежим по коридору к нашему гостиничному номеру, и мои дешевые, плохо подогнанные туфли исчезают. Я понятия не имею, когда именно они упали, но сейчас я босиком, а пол — это лава. Он обжигает наши ноги, и мы оба знаем без слов — только гостиничная кровать будет в безопасности.

— Подожди, — говорит Йен, и прежде чем я успеваю спросить, что он делает, он дергает меня в сторону, прижимает к стене и крепко целует.

Эта поездка на лифте что-то зажгла. Мы не можем насытиться друг другом. Хорошо, что он повесил трубку, иначе я никогда больше не смогу смотреть в глаза его родителям.

Его бедра давят вперед, прижимая меня к месту. Его рука обвивается вокруг моей шеи, и я сжимаю его смокинг так, словно пытаюсь разорвать его пополам. Я никогда так не целовалась. Нам приходится отрываться каждые несколько секунд, чтобы глотнуть воздуха, иначе мы умрем, но потом мы возвращаемся к этому. Он берет мою нижнюю губу в рот и прикусывает. Мурашки пробегают по моему телу, пока не оседают прямо между ног. Мне тепло, я возбуждена и хочу поскорее добраться до нашей комнаты. Вообще-то, в любую комнату.

— Как ты думаешь, где они держат машину со льдом?

— Зачем?

— Я думаю, что мы должны просто попытаться сделать это там. Она должна быть достаточно уединенной.

— Нет, мы уже почти в комнате.

Йен говорит это, уткнувшись носом мне в шею и теребя молнию на моем платье. Боже милостивый, я думаю, он собирается раздеть меня прямо здесь.

В конце коридора открывается дверь. Голоса просачиваются в нашу сторону, и мы снова бежим.

— Какой у нас номер комнаты?

— Четыреста девятнадцать. Ну же!

И мы бежим. Йен в шестнадцать раз больше меня, и его ноги тянутся на многие мили. Я — маленький плюшевый мишка, бьющийся на ветру позади него.

Никакой опасности нет. Охранники прекратили погоню, как только мы покинули музей, но я не думаю, что мы с Йеном бежим от опасности; мы бежим к ней.

— Четыреста двенадцать! — кричит он, ускоряя шаг.

— Ах! У меня судорога! Иди без меня!

Йен сгибается пополам и подхватывает меня под ноги, чтобы прижать к своей груди. Он пробегает последние несколько метров, неся меня на себе, и впервые за весь день мы становимся стереотипным образом жениха и невесты. Он собирается перенести меня через порог. Мы подходим к комнате, и Йен держит меня одной рукой, а

другой достает ключ.

— Миссис Флетчер, не окажете ли вы мне честь?

Имя душит меня, но я не позволяю ему увидеть мою реакцию. Вместо этого сосредотачиваюсь на попытке превратить этот маленький красный свет в зеленый. На это уходит сорок пять лет. Я слишком нетерпелива.

— Держи его там дольше, — инструктирует Йен.

— Так и делаю! — Конечно, нет. Я стучу по ней, дергаю ручку и ругаюсь, когда мы все еще заперты.

— Вот, дай мне.

Йен вырывает его у меня из рук, открывает дверь и втаскивает меня внутрь. Я ни разу не прикоснулась к лаве. Он швыряет ключ и мою розу в сторону стола, а потом прижимает меня к двери. Мое кружевное свадебное платье задирается где-то около бедер, но не потому, что мы уже там, а потому, что это единственный способ обхватить его ногами, не порвав тонкую ткань. И все же она немного рвется.

— Черт, прости, — говорит Йен, прерывая наш поцелуй, чтобы посмотреть вниз.

— МНЕ ВСЕ РАВНО — ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ! — Я рывком притягиваю его лицо к себе и целую до потери сознания. Его язык скользит в мой рот, когда я наклоняю голову, и мы целуемся, как будто кто-то собирается схватить каждого из нас и бросить на лодки, плывущие к противоположным концам света.

— Я... Я думаю, мне нужна вода.

Я действительно хочу пить. У меня пересохло во рту, и если мы собираемся делать это всю ночь (что мы и делаем), мне нужно хорошее увлажнение. Йен очень осторожно опускает меня на пол, одновременно беря за руку. Ведет меня в ванную и наполняет водой два стакана. Мы пьем, глядя друг на друга в зеркало. Проглатываем остатки и одновременно бросаем стаканы на стойку. Наши отражения тяжело дышат, глаза сцеплены. Плитка в ванной подходит к его глазам. Я чувствую себя так, словно Йен окружил меня со всех сторон. Он подходит ко мне сзади и кладет руки мне на плечи. Это идеально подходит, когда я уютно устроилась у него под подбородком. Я встречаюсь с собственным отражением и понимаю, как дико выгляжу. Моя грудь, шея и щеки пылают. Мои глаза блестят, широко раскрыты и обведены угольно-черной тушью. Я ходила в музей с красной помадой, но она полностью стерта поцелуями.

— У тебя есть сотовый? Мой не подходил к моему платью.

Йен кивает и вытаскивает его из кармана. Я поднимаю его и ловлю нас вот так, с его руками на моих плечах и нашими красными, как свекла, ртами. Это единственная фотография нашей свадьбы — ну, кроме зернистых музейных кадров, которые покажут в местных новостях, и, вероятно, самых разыскиваемых в Америке, так что делаю еще три на всякий случай.

— Не могу поверить, что мы действительно прошли через это, — говорю я, кладя его телефон на стойку.

Йен играет с бретельками моего платья, проводя пальцами под ними, так что костяшки его пальцев касаются моей кожи. Я дрожу и перевожу взгляд на его отражение. Он смотрит на меня сверху вниз, наблюдая за движением своих рук. Йен напряженно сосредоточен, нахмурив брови в глубокой задумчивости.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он. — Сожалеешь?

— Нет.

В мгновение ока его глаза встречаются с моими, и вся оставшаяся решимость сгорает.

Он одним быстрым рывком расстегивает мое кружевное платье, и оно растекается у моих ног. На мне бюстгальтер и трусики в тон бледно-голубого цвета. Как и мое платье, они кружевные. В отличие от моего платья, они совершенно новые. Я купила их вчера в магазине нижнего белья. Потерла шелковистую ткань между пальцами и представила, как Йен смотрит на меня, пока я в них. Реальность лучше. Его глаза пожирают мою недавно обнаженную кожу: нежные ключицы, мягкую выпуклость грудей над кружевными чашечками, дрожащий живот. В верхней части моих трусиков, в самом центре, есть крошечный бантик, и там глаза Йена останавливаются на короткую вечность.