Площадь диктатуры

Евдокимов Андрей

"Господи, о чем они мелят? Кому это интересно?" - тоскливо думал Рубашкин.

Зал оживился, когда на трибуне появился Кузин. Видимо журналисты его хорошо знали, хотя Рубашкин раньше о нем не слышал о нем.

– Необходимо решительно очистить идеологические организации, прежде всего -прессу, телевидение и радио, от сомнительных и ненадежных лиц, как точно сформулировал Борис Вениаминович - от двурушников и клеветников, от тех мелких пакостников, про которых еще Пушкин говорил: "Жалок тот, в ком совесть нечиста".

Мы не сможем

решить стоящие перед партией задачи, если не очистим наши собственные ряды. Мы располагаем проверенными в идеологическом отношении кадрами, уверен, что нам помогут наши чекисты, сотрудники правоохранительных органов, имеющие большой опыт по разоблачению и изоляции идеологических диверсантов и предателей.

– "Пятое колесо" давно пора разогнать! А "Смена"? Это не комсомольская газета, а орган ЦРУ!
– воскликнул Гидаспов и ткнул пальцем куда-то в зал.

– Борис Вениаминович, мы уже подготовили проект решения по "Смене", будем выносить на бюро, - сказал Воронцов, обращаясь Гидаспову, но все услышали.

– Речь идет не только о "Смене" и ситуации, сложившейся на ленинградском телевидении, - продолжил Кузин.
– Газеты, радио и телевидение - это важнейший участок идеологической борьбы, и там должны находиться люди с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками.

– Вынужден прервать оратора, - сказал Гидаспов, помахав только что прочитанной запиской.
– Товарищ Сурков должен уехать, поэтому предоставим ему слово вне очереди, потом объявим перерыв. Возражений нет? Пожалуйста, Алексей Анатольевич!

Сидевший с краю президиума Сурков подошел к микрофону. Он был невысок, в опрятном в сером костюме. Перед тем, как заговорить, он надел золоченые очки и положил перед собой листок бумаги.

– По поручению Обкома партии должен проинформировать вас о том, что сотрудниками управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области проводится большая работа по пресечению антисоветской деятельности ряда неформальных объединений, установивших связи с зарубежными разведывательными центрами и преступными международными синдикатами.

На этой неделе изобличен и арестован член так называемого "Демократического Союза" и активист "Ленинградского народного фронта" некий Брусницын Роман Яковлевич, совсем недавно принятый - не иначе, как по недосмотру - в Союз писателей, что дало ему основания именовать себя литератором. Однако подлинные занятия Брусницына весьма далеки от изящной словесности. При обыске на его даче обнаружено множество антисоветских материалов, в том числе его собственного изготовления, а также оружие и наркотики иностранного происхождения.

– Это ложь! Не было у Брусницына оружия!
– закричал Рубашкин. Наступила тишина, он чувствовал, что все смотрят на него, а Котов, скривившись, что-то шепчет сидящему рядом Волконицкому.

– Я присутствовал при обыске и заявляю, что оружия у Брусницына не было, - вставая, громко сказал Рубашкин. Гулко грохнул упавший сзади стул.

Кашлянув,

Сурков продолжил, будто не слышал:

– В настоящее время ведется следствие, и его результаты позволят разоблачить истинную сущность тех, кто больше всех кричит о демократии и законности, включая некоторых новоизбранных народных депутатов СССР, прикрывающих свои противоправные действия депутатской неприкосновенностью.

Присоединяюсь к тому, что сказал Борис Вениаминович, и прошу пока ничего не писать об услышанном.

– А когда будет можно?
– спросил кто-то из задних рядов. Рубашкин поднял упавший стул и сел.

– Перерыв на пятнадцать минут!
– объявил Воронцов, глядя в спину уходящего к боковому выходу Гидаспова. В зале зашумели, у дверей в коридор образовалась толкучка. Почти все вышли, но Петр оставался сидеть, чувствуя, как отходит нервная дрожь.

– А вы кого представляете?
– спросил незаметно подошедший Волконицкий.

– Газету "Труд", я вместо Котова - он в командировке, - не вставая ответил Рубашкин, протягивая удостоверения.

– Значит, вы - внештатный корреспондент? Внештатным здесь быть не положено. Вам придется уйти, - Волконицкий махнул кому-то рубашкинским удостоверением и положил его к себе в карман.
– Получите в вашей редакции, а сейчас вас проводят.

Человек, в сером костюме, таком же как у генерала Суркова, провел Рубашкина в раздевалку, подождал пока тот оденется и, миновав постовых, вывел на улицу, так и не сказав ни одного слова. Впрочем, Рубашкин ни о чем и не спрашивал.

– Ужо, ужо вам, будет вам, ужо, - бормотал Петр, спускаясь по широкой лестнице. Выйдя за чугунную ограду Смольного, он обернулся и с удовольствием плюнул в сторону кургузого памятника Ленину. Щеки горели, и в распахнутой куртке он не чувствовал холода.

Перед тем, как повернуть на площадь, он оглянулся. Издали Смольный казался маленьким, и стелющиеся вдоль крыши клубы пара давили его к земле.

– Ждите, гады! Ждите!
– уходя, пригрозил Рубашкин.

* * *

– Работаете безобразно!
– держа телефонную трубку на отлете, намеренно тихим голосом говорил Котов.
– Еще летом я ориентировал вас в отношении Рубашкина, и как вы отреагировали? Никак! В итоге он устраивает антисоветские провокации в Обкоме партии на совещании идеологического актива, и - как с гуся вода!

Еще не знаете? Так узнаете! Он сегодня публично, в присутствии первого секретаря Обкома обозвал лжецом генерала Суркова. Даю три дня… Ничего не хочу слушать, в четверг к четырнадцати ноль-ноль прошу доложить о принятых мерах.

Аккуратно положив трубку на место, Котов улыбнулся. Раньше он боялся Коршунова, теперь - наоборот.

"Подумаешь, подполковник КГБ! Прыщ на ровном месте, а я - первый секретарь райкома. Сейчас не 37-й год, сейчас партия - всему голова", - подумал Котов.