Площадь павших борцов
Шрифт:
На этот раз с отправкою войск в Россию возникало немало осложнений. Итальянцы стали подозрительно часто вспоминать историю похода Наполеона, а женщины, провожая мужей, голосили навзрыд, чего ранее не бывало. Детолюбивые итальянцы, шествуя на вокзалы, в каждой руке держали ручонки своих детишек (об этом я сужу по итальянским же фотографиям). Началось дезертирство. Муссолини распорядился объявить набор добровольцев. Таковые нашлись, но в Италии их считали сумасшедшими или ссылаемыми в Россию для отбытия наказания за преступления против нравственности.
– Что ты там натворил, бедный Кало?
– рыдали родственники.
–
Офицеры тоже не рвались в окопы Восточного фронта.
– Объявите по войскам, - велел Муссолини, - что каждый офицер, отбывающий на Восточный фронт, получит от казны новенькую пижаму и по тюбику мыльного крема для бритья...
Мало того! Уго Кавальеро в генштабе, дабы поднять авторитет офицеров, провел в эти дни научный референдум.
– Среди прочих вопросов, волнующих наше благородное общество, - сказал он, - считаю немаловажным вопрос на животрепещущую тему: стоит ли в условиях Восточного фронта заводить отдельные уборные для каждого офицера или пусть все офицеры не побрезгуют испражняться в общую яму...
Муссолини очень гордился количеством гвоздей в ботинках своих беспощадных берсальеров, от которых в России было не спастись ни одной кошке, даже самой прыткой; а проблема зимней обуви давно занимала воображение генералов. С русского фронта в Рим были доставлены валенки, которые Уго Кавальеро и продемонстрировал в пышных залах Палаццо Венециа:
– Если мы хотим быть победителями в России, нам никак не обойтись без этой вот штуки, - сказал фельдмаршал.
Муссолини подверг валенки тщательному изучению:
– Ничего в жизни не видел уродливее!
– было им сказано.
– Только дикари способны таскать по снежным сугробам такие огромные и бесформенные футляры скатанные из войлока.
Кавальеро ответил, что вальсировать в валенках смешно, но еще смешнее будет выглядеть итальянский солдат на снегу в ботиночках и в обмотках, ведь зимою 1941 года число обмороженных превышало количество раненых.
– Эти валенки раздобыл Джованни Мессе, чтобы убедить всех нас в необходимости делать такие же для АРМИРа.
– Разве от валенок зависят успехи Сталина?
– недоверчиво фыркнул дуче.
– Джованни привык заниматься пустяками.
Но со времен Нерона и Калигуллы гордый Рим не валял валенок. Да и о чем Мессе хлопочет, если к осени с Россией будет уже покончено... От былого могущества у нее останутся валенки!
(Наш историк Г. С. Филатов, лучший знаток итальянского фашизма, писал, что "авторитетные инстанции в Риме пришли к заключению, что изготовление валенок является причудой Мессе... нашлись люди, которые были заинтересованы в том, чтобы валенки не перекрыли путь уставным ботинкам"; от себя я, автор, добавлю, что придет зима, и тогда ботинки с обмотками станут причиной гибели многих итальянцев под Сталинградом.)
Клара Петаччи, Анджелла и прекрасная официантка Ирма закономерно дополняли брачный союз Муссолини с тяжеловесной донной Ракеле. Не думайте, что во дворце Палаццо Венециа царило семейное согласие. Нет! Однажды сюда проник тайный агент гестапо по фамилии Дольман, и донна Ракеле, задыхаясь от гнева, нашептала ему:
– Если ваш великий фюрер обеспечит мою старость хорошей
Дольман обещал ей "порцию макарон" на старости лет.
* * *
Наконец появился и Георг Штумме, пострадавший за портфель майора Рейхеля, и Роммель сразу предупредил его, чтобы перестроил свое сознание, сложившееся на Восточном фронте:
"У нас дивизиями называются даже батальоны, уже истрепанные в маршах. Дивизии полного состава мы наблюдаем у Окинлека - с кухнями-ресторанами на колесах, с походными парикмахерскими, с артистами и фокусниками в передвижных театрах. Наконец, британские офицеры даже в условиях пустыни могут принимать ванны, а мои солдаты имеют лишь пол-литра воды в сутки...
"Шаровая молния", попав в Африку из-под Харькова, еще не мог отрешиться от опыта войны с русскими.
" - Не знаю, как у вас в Киренаике, а вот иваны с танками не мудрили. Пол-литра "молотовского коктейля" под жалюзи - и танк мигом превращается в жаровню. Здесь у меня стало прихватывать сердце, - жаловался Штумме. "После украинских морозов со вшами на белье да сразу попасть в африканскую баню с неизбежным поносом... тут и негру пора показаться врачу!
Штаб Роммеля ютился в мусульманском мавзолее-часовне, выложенном изнутри плиточными изразцами, которые - пусть летят века!
– до сих пор не потеряли яркости древних красок. Роммель заметил, что "шаровая молния" прихрамывает. Штумме жаловался, что в армии на Ливийском фронте - не как в России!
– отсутствуют полковые сапожники, а внутри его сапога вылез гвоздь, и...
– Разувайтесь, - велел ему Роммель.
– Здесь вам не Россия, где вермахт лакомится услугами от личных забот фюрера, а я не белоручка Паулюс, берегущий чистоту своих манжет...
Фельдмаршал не погнушался работой сапожника. Он вдруг схватил гранату и этой гранатой стал заколачивать выпирающий из подошвы гвоздь, чем и привел Штумме в ужас.
– Граната - не молоток!
– орал перепуганный Штумме.
– У вас русский опыт, - отвечал Роммель, размахивая гранатой, а у нас периферийный, и мы хорошо знаем, что итальянские гранаты выделки Муссолини не взрываются...
Они покинули мавзолей, купол которого вдруг рухнул, осыпав свиту фельдмаршала осколками разноцветной смальты.
– Все-таки взорвалась, - захохотал генерал Тома и, как нищий, подбросил на спине неразлучный вещевой мешок...
Как раз в эти июньские дни Совинформбюро сообщало о первой конференции итальянских военнопленных в Советском Союзе, которые призывали всех итальянцев "выступить против преступной войны, затеянной Муссолини, добиваться разрыва с гитлеровской Германией и свержения фашистского режима Муссолини". Мы, читатель, временно прощаемся с Роммелем, и мы встретимся с ним опять, когда он побежит прочь от Эль-Аламейна, а его другу Паулюсу бежать будет уже некуда, и тогда один фельдмаршал будет вспоминать другого фельдмаршала словами старой солдатской песни: "Был у меня товарищ, был у меня..."