Площадь павших борцов
Шрифт:
До января 1942 года Гитлер умышленно не сокращал производство ширпотреба, чтобы не возникло недовольство войной среди населения. Теперь архитектор Шпеер настоял перед фюрером, чтобы сократить ширпотреб на двенадцать процентов:
– А я обещаю вам завалить фронт танками. Они у меня будут выскакивать из цехов, как детские игрушки, а подводные лодки будут прыгать со стапелей в глубину моря со скоростью лягушек, завидевших аиста, щелкающего клювом от голода...
Тут появился и Геринг, заговоривший о женщинах:
– Хватит им торчать на
Женский труд на производстве был запрещен, дабы не повредить женщине в главном - в ее материнстве, в ее заботах о воспитании детей, в домашних хлопотах. Женский труд был в Германии только добровольным - если женщина сама пожелает трудиться. Но в 1942 году Геринг доказал фюреру:
– Прежние запреты мешали эффективному привлечению женщин к труду на пользу фронта. Отныне женский труд станет не добровольным, а обязательным. Без этого нам никак не выправить промышленных задач, сопряженных с войной на Востоке...
Адольф Хойзингер именно в эти дни уже подготовил проект летнего наступления вермахта - строго секретный:
– С весны мы обрушим русскую оборону на Керченском полуострове. Манштейну взять Севастополь, наконец, - планировал Хойзингер, - мы ликвидируем уродливую "бородавку" Барвенковского выступа, после чего можно развивать наступление в сторону Кавказа и Волги... Если большевистский режим и уцелеет сам по себе, то летом он будет надломлен и полностью обескровлен!
"Москва, как цель наступления... пока отпадала", - писал Хойзингер, и я прошу читателя запомнить эту фразу, ибо в планах вермахта она была, пожалуй, самой существенной.
* * *
А милый песик продолжал жить и радоваться жизни в бункере фюрера. Иногда я думаю - не тот ли это песик, который потом вырос в большую собаку, на которой Гитлер в мае 1945 года испробовал силу яда, которым и сам отравился?..
* * *
Сильные морозы на Украине держались вплоть до 10 февраля.
Паулюс, страдая от холода и ослабленный приступами перемежающейся дизентерии, все-таки неустанно выезжал на линию Барвенковского выступа, возвращаясь с фронта или в уютную Полтаву, или в развороченный бомбами, обгорелый Харьков.
– Когда же, наконец, потеплеет?
– спрашивал он...
Отменив приказы Рейхенау, Паулюс облегчил свою христианскую совесть, хотя его поступок вызвал осуждение генералов, подобных Хейтцу, но этот же поступок заслужил одобрение таких людей, как Мартин Латтман или Отто Корфес.
Утро командующего начиналось с чашечки кофе.
– Что за гадость мне сегодня налили?
– спросил Паулюс.
– Русский кофе "Здоровье", - пояснил зять.
– Можно быть здоровым, только это не кофе.
– Да, пахнет обычным пережженным ячменем. У Сталина есть такой нарком Микоян, большой пропагандист советского шампанского, который с кофе выкручивается помощи Бразилии.
– Ага, значит, у них тоже полно всяких эрзацев.
– Сколько
– отвечал барон Кутченбах.
– Вместо сапог у них валенки, а вместо пиджаков - ватники.
За окнами деревья сверкали от искристого инея.
6-я армия еще продолжала испытывать давление русских у станции Лозовая и в направлении на Мерефу, что лежала под Харьковом). Начальник штаба полковник Фердинанд Гейм докладывал Паулюсу: "В действиях Тимошенко сквозит явное желание расшатать оперативное построение от Орла до Харькова".
Паулюс велел приготовить свой вездеход, теплые шубы и конвой на мотоциклах. В очередную поездку по дивизиям он взял Адама и Кутченбаха, который оказался беспомощен в знании украинского языка. Мороз усиливался. Обледенелая дорога тянулась меж высоченных сугробов. В степном украинском селе Паулюс обратил внимание на старинную церковь, внутрь которой солдаты закатывали бочки с горючим, тащили тюки с прессованным сеном. Паулюс никогда не забывал, что среди его предков были ученые богословы.
– Найдите мне коменданта, - велел он.
– Что это?
– спросил Паулюс, показывая ему на сельскую церковь.
– Гарнизонный склад.
– Это не склад, а храм!
– вспылил Паулюс.
– А вы осквернили его мазутом. Сейчас же выкатить бочки обратно. Если жители верят в Бога, мешать их вере никак нельзя. Помните, что мы не безбожные большевики, а освободители русских от страшного большевистского ига...
На линии огня под Мерефой его встретил генерал Георг Штумме, имевший кличку "шаровая молния", ибо его поведение бывало непредсказуемо. Страдающий сильным насморком, Штумме наглядно демонстрировал несовместимость своего здоровья с русским климатом, что дало повод Адаму сказать:
– Впервые вижу "шаровую молнию" с такими соплями...
Паулюс же завел речь о другом, удивляясь, почему Тимошенко застрял под Мерефой, не пытаясь прорваться на Харьков: - Вашу оборону, Штумме, я не могу признать прочной.
– Согласен, - не возражал Штумме.
– И прощу усиления позиции прислать сюда "восемь-восемь", чтобы отплевываться от русских "тридцатьчетверок", если они появятся.
Паулюс обещал. Заодно он сообщил, что пальма первенства, отнятая у Т-34, скоро будет передана немецким танкам:
– Наши новые T-V и T-VI расплющат русские машины, словно банки из-под сардин. Фердинанд Порше уже готовит танк, который своими достоинствами превзойдет все танки мира.
– За счет чего? Брони? Огня? Моторной части?
– Это будет сгусток боевой энергии, и башни "тридцатьчетверок" полетят ко всем чертям словно сорванные головы.
В разговоре, конечно, был помянут и удачливый Роммель, о прорыве которого в Бенгази шумели германские газеты.
– Ему можно и позавидовать, - сказал Штумме.
– За несколько дней он проскочил более шестисот миль, тогда как для нас в России даже шестьсот метров имеют немалое значение.