Плоть и кровь
Шрифт:
Юсеф состроил загадочную улыбку.
— Ну, скажем, мы имеем кое-какое влияние.
— Выпьем за это, — предложил американец. Он быстро допил свой виски и подал знак принести еще бутылку.
— Мистер Аль Фей высоко ценит ваш приезд, — сказал Юсеф. — Он с нетерпением ждет встречи с вами.
— Я тоже, — Винсент немного помолчал и добавил: — Все так удачно складывается — просто не верится.
— Что именно?
— Да все. Когда в свое время мне понадобились деньги на постановку «Ганди», я собирал их целых пять лет. А вы являетесь с десятью миллионами долларов и спрашиваете, не заинтересует
— Меня это нисколько не удивляет, — сказал Юсеф. — Вы тоже перестанете удивляться, когда поближе познакомитесь с мистером Аль Феем. Это человек с поразительной интуицией. После того, как он посмотрел ваши фильмы о величайших философах человечества — Моисее, Иисусе Христе и Махатме Ганди, — для него не было ничего более естественного, как обратиться к вам, единственному, кто может воплотить на экране жизнеописание и этой выдающейся личности.
Продюсер кивнул.
— Однако, могут возникнуть трудности.
— Не без этого, — согласился Юсеф.
Винсент нахмурился.
— Картину будет нелегко запустить в прокат. В кинобизнесе заправляют евреи.
Юсеф улыбнулся.
— Об этом мы позаботимся, когда придет время. Возможно, мистер Аль Фей купит одну из ведущих прокатных компаний и сам займется реализацией.
Винсент хлебнул еще виски.
— Ваш мистер Аль Фей—большой человек.
— Мы того же мнения, — сдержанно заметил Юсеф. При этом он смерил киношника взглядом и усмехнулся про себя: интересно, что бы он запел, если бы узнал, что Бейдр наводил о нем справки? В досье, которое легло на стол Бейдра, содержались подробные материалы обо всем, что делал Винсент, начиная с раннего детства. Не остался за кадром ни один эпизод его частной жизни: девушки, женщины, попойки, даже членство в тайном обществе Джона Берча и участие в других антисемитских организациях — там было все, вплоть до анализа причин, почему в киноиндустрии Запада Майкл Винсент остался персоной нон грата. Антисемитизм нелегко скрыть в таком тонком деле, как кинобизнес. Отснятый пять лет назад «Ганди» до сих пор не разрешен к показу. Более того — с тех пор не был реализован ни один новый замысел Винсента. Он держался на плаву лишь благодаря поддержке друзей и кредитов в счет будущих постановок. И виски.
Юсеф умолчал о том, что до него Бейдр обращался ко многим ведущим продюсерам, и все отказались: не потому, что считали Пророка неподходящим объектом для киноверсии, а потому, что его миссия в наши дни воспринимается как чисто пропагандистская, далекая от философии. К тому же они не желали портить отношения с сионистами, мертвой хваткой вцепившимися в кинодело. Противодействовать им было опасно.
Юсеф взглянул на часы и поднялся из-за стола.
— Прошу прощения, мне пора. Нужно еще развязать несколько срочных узлов.
— О, разумеется, я понимаю. Большое спасибо.
— Было очень приятно, — сказал Юсеф. — Яхта находится в заливе. Начиная с 10.30 между ней и Карлтонским пирсом будут курсировать катера. Приезжайте, когда вам будет удобно.
Откуда ни возьмись, вынырнул официант со счетом. Пока Винсент вставал из-за стола, Юсеф успел подписать его. Мужчины обменялись рукопожатием, и Юсеф вышел из бара, а кинодеятель заказал еще одну бутылку «скотча».
Автомобиля Джорданы уже не было
В холле отеля «Мартинэ» было не так людно, как в «Карлтоне». Юсеф поднялся в лифте на верхний этаж. Пройдя через весь коридор, он очутился перед дверью маленького углового номера, позвонил. За дверью послышался знакомый низкий голос.
— Кто там?
— Это я. Открой, пожалуйста.
До него донесся звук отпираемой цепочки. Дверь резко распахнулась, и на пороге возник молодой блондин. Он свирепо уставился на Юсефа.
— Опаздываешь! Ты обещал быть час назад.
— Я предупреждал, что у меня еще одно важное дело, — Юсеф прошел в номер. — Сам знаешь, приходится вертеться, чтобы заработать на жизнь.
— Врешь! — злобно выкрикнул молодой человек, запирая дверь! — Ты был с Патриком!
— Я уже объяснял тебе, что Патрик в Париже. Нечего ему здесь делать.
— Он здесь, в Каннах, — уже более хладнокровно заявил хозяин номера. — Я видел его в аэропорту — он встречал того англичанина, владельца универмагов.
Юсеф постарался скрыть раздражение. Он строго-настрого запретил Патрику высовывать нос из отеля.
— Вот сука! — выругался он, — Ну, дай мне только до него добраться!
Юсеф подошел к небольшому бару возле окна и увидел в ведерке со льдом откупоренную бутылку «Дом Периньон».
— Хочешь выпить, малыш?
— Нет, — угрюмо отозвался его приятель.
— Ну, хватит, Жак, — примирительным тоном произнес Юсеф.
— Кончай дуться. Ты же знаешь мои планы.
Жак поднял на него глаза — впервые за все время разговора.
— Когда я ее увижу?
— Сегодня вечером на яхте. Я все устрою.
— Возьмешь меня с собой?
Юсеф мотнул головой.
— Нет. Мы вообще незнакомы. Если только она заподозрит, что мы друзья, все пропало. Я договорился, что ты будешь сопровождать княгиню Мару. Она представит тебя хозяйке.
Жак запротестовал:
— С какой стати Мара? Ты же знаешь, я терпеть ее не могу!
— Она будет делать то, что я велю, — категорически заявил Юсеф. — В течение вечера улучит минутку, чтобы увести Джордану в укромное местечко и рассказать, как ты неподражаем в постели и какой у тебя грандиозный…
— И дамочка сразу раздвинет ноги?
— Не сразу. Тебе придется потрудиться. Но, видишь ли, Джордана слишком американка, чтобы пропустить мимо ушей рекомендацию такой заслуженной потаскухи, как Мара. И вообще у нее бешенство матки.
Молодой человек молча подошел к бару и налил себе шампанского.
— Надеюсь, что так все и случится, — сказал он, промочив горло. — Но что, если у нее уже кто-нибудь есть?
— Был, — ответил Юсеф. — Я вытянул это из членов команды. Но, если я действительно хорошо знаю Джордану, она его уже отшила, опасаясь осложнений с мужем.