Плоть
Шрифт:
Летняя сессия ничего не изменила к лучшему. Дела Максины у Джона Финли на кафедре литературы Юга шли не блестяще. Рой Бейтсон отказался взять ее на свой курс писательского творчества. Так как Рой сильно заботился о миловидности своих студенток, то это скорее был плевок в лицо, нежели пренебрежение к писательскому дару. Более того, я слышал, как он признался Элейн Добсон, что вообще не читал писаний Максины. Элейн назвала Роя свиньей, а сама Максина жаловалась, что Джон с головой ушел в свои бракоразводные дела и не обращает на нее того внимания, какого она заслуживает. Большинство из нас испытывало к Максине ту же смесь чувств, что и по отношению к Эрику. Так как их дело было правое, а положение уязвимо, то мы старались их защитить. Но временами
Шестнадцатого июля Максине исполнилось двадцать шесть лет, и она решила отпраздновать день рождения в рыбном заведении «Дарли». Поскольку в Оксфорде она мало кого знала, половина приглашенных были знакомыми Макса. Мы со Сьюзен привезли Элейн и Грега на заднем сиденье. Джина и Стенли сделали большое одолжение, откликнувшись на приглашение, так как Джина испытывала непреодолимое отвращение к низким южным традициям, воплощением коих считала и заведение «Дарли». Как бы то ни было, Джина надела темно-синюю юбку и шикарную шелковую блузку, хотя Грег неоднократно предупреждал ее, что в кафе стоит жирный чад. Были здесь и пять или шесть выпускников, с которыми уже познакомилась сама Максина, включая Дага Робертсона и Бреда Сьюэлла, хотя они сидели в углу, пили чужое вино и весь вечер перемывали косточки Франклину Форстеру. Ни одну из своих бывших женщин Макс не пригласил, но по странному совпадению, когда мы приехали, я заметил там Мэриэн, которая сидела за дальним столом и нянчила в руках чашку кофе. Выглядела она как дух смерти, прячущийся в полумраке. Не думаю, что ее увидел кто-нибудь, кроме меня, а когда я спустя несколько минут оглянулся, ее уже не было.
Максина восседала в центре большого стола, окруженного длинными скамьями, занимая одна по меньшей мере два места. Макс уселся напротив. Единственное, что напоминало о его травме, это немного странный угол, под которым изгибалось его лежащее на столе предплечье. Перелом неправильно сросся. Остальные гости заняли первые попавшиеся места. Мое оказалось рядом с Максиной. За столом была дюжина гостей, и сидели они довольно тесно. Сидели не столько щека к щеке, сколько окорок к окороку. Наши ягодицы образовали нечто вроде одного большого зада. Тело Максины было податливым, но под этой податливостью ощущалась непоколебимая твердость. С такого близкого расстояния она являла собой поистине устрашающее зрелище; ее бедра в два раза толще моих. Она стала еще больше с тех пор, как я в первый раз ее увидел. Я улыбнулся Максине, а она с тревожной улыбкой посмотрела на Макса. Я понял значение ее улыбки и мысленно пожалел Максину. Если женщины Макса начинали так волноваться, это значило, что роман подходит к концу.
С заказом блюд проблем почти не было. В «Дарли» вы можете получить либо порцию рыбного филе, либо блюдо с тремя целиком зажаренными рыбинами, либо все остальное. Для протокола хочу заметить, что в «Дарли» можно было также получить измятые креветки, стейк на косточке и жареные болонские сандвичи, но никто не опускался в эти глубины. В графстве Лафайет существуют непреложные гастрономические законы: у Джеки Пита вы заказываете барбекю, а в «Дарли» вы едите рыбу.
Большинство гостей заказали филе, за исключением Грега, заказавшего целую рыбу, объяснив это тем, что рыба приобретает особенно нежный вкус, если ее жарят с костями. Макс и Максина заказали все, что можно есть. Джина отказалась рассматривать меню — правда, в заведении отродясь не было никакого меню — и объявила, что ей все равно. Когда подошла официантка, Джина поманила ее к себе и попросила принести маленькую порцию салата.
— Тебе не понравится приправа, — предостерег жену Стенли.
— Я знаю.
Вино понравилось ей только потому, что они со Стенли принесли его с собой, правда, бутылкой вскоре завладели наши выпускники. Почти все принесли выпивку с собой,
Так как это была праздничная вечеринка, то перед тем, как приняться за еду, мы выпили. Прозвучали многочисленные тосты в честь Максины или Макса и Максины, что вызывало у обоих улыбки, хотя и не равно искренние. Макс что-то записал в блокноте, что вызвало явное раздражение Максины. Он велел ей выпить еще стакан вина и сам налил ей и себе. К тому времени, когда принесли филе, выпускники были уже здорово навеселе. Макс пил четвертый или пятый стакан вина «Северная Каролина», привезенного им и Максиной. Они принесли четыре бутылки. Я попробовал, но оно подходило за этим столом только к самому себе. Максина, при всей ее емкости, никогда много не пила, но в этот вечер она напилась, и это дало себя знать.
Алкоголь — очень забавное вещество. Есть множество лекарств, обладающих специфическими свойствами: кофеин пробуждает, валиум успокаивает, но дайте выпить двум разным людям — и вы увидите две совершенно разные реакции. Мало того, алкоголь в разное время оказывает разное действие даже на одного и того же человека. Например, Макс, обычно веселый выпивоха, начал язвить после четвертого стакана, а Максина, которая, будучи трезвой, держала глухую оборону, стала огромным отупевшим десятилетним ребенком.
— У нашей поэтессы сегодня отменный аппетит, — начал Макс.
Максина неуверенно кивнула, не понимая еще, куда он клонит.
— Она съедает по одной рыбине зараз, — добавил он.
Она застыла с вилкой, не донесенной до рта.
— Ты, между прочим, тоже заказал все, что сможешь съесть.
— Давайте я налью вам еще вина, — пробормотал я и наклонил горлышко ближайшей бутылки к стакану Максины.
Эта сцена могла бы вызвать неловкость, не будь мы все изрядно отупевшими сами. В нескольких местах от меня Грег пустился в дискуссию с Элейн. Они обсуждали форму и размеры южного картофеля фри. Выпускники превратились в студентов-первокурсников и вели себя соответственно. Джина мрачно мяла кочанный салат, нервно глядя, как ее муж разделывает рыбью тушку.
— Я сегодня написала новое стихотворение, — храбро объявила Максина.
— Вот четверть века миновали… и в пропасть канули времен. — Макс произнес это профессионально-декламаторским тоном.
— Где ты это прочитал? — Она была обескуражена. — Я его еще никому не показывала.
— Такие стихи пишет каждый, кому миновало двадцать пять. Это стихотворение из нортоновской антологии хорошо выдержанных образов.
Упершись в стойку стола, Максина принялась рыться в сумочке.
— Я думала, что положила их сюда…
— Чтобы оплакать то, что было… скажи, разве это преступление?
— Куда я его дела? — Она жестко посмотрела на Макса. — Куда ты его дел?
Он встал, чтобы декламировать.
— Отдай же мне свои усталые, несчастные, зарифмованные стихи — они заслуживают того, чтобы выпустить их на свободу! — Он обошел стол и оказался за широкой спиной Максины.
Она повернулась к нему, что было равносильно подвигу на такой скамье. Ее груди упокоились на моем плече, давя на него своим невероятным весом.
— Где мое стихотворение?
Макс сунул руку в задний карман, извлек оттуда блокнот, а из блокнота сложенный лист бумаги.
— Это и есть то, что ты ищешь?
— Отдай! — Она протянула свою коротенькую толстую руку, но он отпрыгнул, оставив ее с протянутой рукой и в очень неустойчивом положении. Какой-то момент казалось, что она сейчас опрокинется, но Максина сумела зацепиться своими икрами за мои ноги. Я ухватился за стол, и общими усилиями нам удалось усидеть на месте.
Она резко встала, рычаг ее исполинского бедра едва не опрокинул стол. Качающейся походкой она направилась к Максу, прислонившемуся к деревянной стойке, поддерживавшей потолок.