Плотина
Шрифт:
— Можно задать тысячу вопросов — ив каждом из них уже будет какая-то часть ответа, — сказал в заключение археолог-энтузиаст. — И еще совершенно ясно одно: если мы сумеем верно понять его, мы лучше познаем и самих себя.
— А почему вы все время говорите — «он»? — вдруг спросила Мариша, и сама почувствовала, что славно придумала. — Почему не хотите себе представить, что это была женщина?
— Не тот круг интересов, — моментально ответил археолог. — Звери, охота — это для мужчин.
И женщина отъединилась, стала смотреть на другой берег. Ей показалось, что там мелькнуло
— Смотрите, какой красавец! Какая осанка!
Все обернулись от рисунков к живой природе — все, кроме археолога.
Олень и в самом деле был красив, силен, молод, но чем-то обеспокоен: пробежит — замедлит бег — оглянется. И вскоре стало ясно, в чем дело: за ним гнались две собаки. Вот они выскочили из-за пригорка и сразу бросились на зверя, подступая к нему с боков, норовя схватить за ляжки. Зверь отбрыкнулся — они отскочили. Но потом опять нагнали его, а впереди был каменный завал — куда зверю кинуться? Он вошел в воду и поплыл, гонимый течением и страхом. Собаки же где-то там между камнями, между кустами продолжали азартно и неутомимо бежать, то появляясь, то пропадая.
— А собачки-то натасканы! — определил опытный моторист. — Смотрите: загнали в воду, а сами вперед и вперед по бережку. Будут там поджидать и встречать. Будут вот так гнать и день и два, пока не замучают или пока он ногу в камнях не сломает.
— Чьи же они могут быть? — задумался Мих-Мих.
— Тут один хозяин — Богачев, — ответил моторист.
— Это друг нашего Ливенкова, что ли?
— Ну!
— А у него разве есть собаки?
Теперь задумался, вспоминая, моторист.
— Еще тут старик Калина живет, —продолжал он, — но этот не станет. Ветеран войны все же.
— Значит, браконьерит кто-то.
— У Богачева не очень-то… Его побаиваются.
— Что это за люди, которые здесь живут? — прислушалась и заинтересовалась неуемная Мариша.
— Люди что надо, — отвечал моторист. И решил немного поинтриговать женщину: — Ветеран войны вам не может быть интересен, а вот егерь Богачев — это фигура! В прошлом — десантник, нынче — отшельник. Бородат и красив, как бог, но живет одиноко… Вы, конечно, читали «Отца Сергия» — так вот наш еще поинтересней будет…
— А не слишком ли вы спокойно наблюдаете и рассуждаете? Его спасать надо, а вы…
— Кого спасать? Егеря? — продолжал дурачиться моторист.
— Прежде всего — вас! От равнодушия! На ваших глазах гибнет прекрасное живое существо…
— Что вы предлагаете? Как дедушке Мазаю, подплыть к нему на катере?
— Я не знаю, это вы должны знать.
— Я знаю, что должен доставить вас всех обратно в целости и сохранности. На неразбитом катере, само собой.
— С вами поговоришь… — кажется, впервые за все свое здешнее пребывание полностью отступила Мариша.
Марал уплыл тем временем за мысок, собак не стало видно, и на этом берегу все вновь вернулись к наскальным рисункам, к картинам древней охоты, обреченным на гибель под водой. Их тоже надо бы спасти, но вставал тот же самый вопрос:
— А нет ли где-нибудь еще таких рисунков? — спросил с надеждой в голосе археолог.
Моторист вспомнил: есть! За порогами.
— Тогда пошли за пороги! Я только сфотографирую все это…
Пошли за пороги. И там их ожидала всеобщая радость: древний мастер выбрал для своих изображений отдельные огромные камни, сложенные природой на берегу, как чемоданы, — один на другой. Такие камни, хотя и с немалыми трудами, можно все же увезти отсюда.
— Она как будто предвидела эвакуацию и подготовила чемоданы, — сказала Мариша о Реке или о Природе.
Археолог же начал лазать по камням с ловкостью горского подростка в поисках новых рисунков. И все просил моториста не забыть это место, этот редкостный заповедник…
Возвращались в молчании, как с похорон. Катер бежал по быстрине со скоростью хорошего автомобиля, а когда обозначились впереди белыми бурунами пороги, он понесся еще быстрее, и тревожная Мариша начала нагонять жуть на себя и на окружающих:
— Мужчины, неужели вам не страшно? Вам не кажется, что Река теряет терпение и закипает от злости? Злится на этих вот галантных варваров, — кивнула Мариша на Мих-Миха, — а поглотит за компанию и нас, своих защитников… В самом деле, мужчины: я только подумала вот так — и меня холодный ужас пробрал.
— Мне тоже страшно становится, — проговорил Тихомолов. — Лучше бы я сюда не приезжал.
— О как я вас понимаю, Иван Глебович! — уже совершенно серьезно отозвалась Мариша на слова руководителя.
— Приехать, чтобы убедиться в своем бессилии, — это действительно страшновато.
— Но ведь можно еще что-то предпринять!
— Единственное: думать над тем, как сохранить жизнь Реки в новых для нее условиях. Сохранить или восстановить. Большего нам уже не дано. А в дальнейшем — это уже другое деле! — в дальнейшем надо добиться, чтобы ни одна стройка на реках не проектировалась без нашего участия. Только тогда, когда проект закладывается, можно что-то предусмотреть и спасти. С нами согласовывают теперь готовые проекты, а надо, чтобы уже в состав проектной группы, на равных правах, включали инженера-эколога. Чтобы он бился там за природу насмерть, а главное — предлагал свои технические решения. Мы должны противостоять покушениям на среду в самой начальной стадии человеческого вмешательства и в конце концов освободить прогресс или НТР от варварства.
— Это вы прекрасно сказали, Иван Глебович! — похвалила Мариша. — Когда будете в Москве докладывать, начните именно так: освободить прогресс от варварства… Только вот насчет технических решений, — усомнилась она. — Мы ведь ничего не смыслим в гидротехнике, в проектировании.
— Нельзя сказать, что ничего, — возразил Иван, — но, конечно, мало. Поэтому надо ставить вопрос о подготовке инженеров-экологов, а всем проектировщикам давать экологическую подготовку. Тогда будет реальным путь, что предлагает Жак-Ив Кусто: иметь выбор и выбирать такие технические решения, которые совместимы с сохранением окружающей среды и всей экологической системы…