Плутониевая зона
Шрифт:
— О чем знают?
— Ну что они из реки осколки ядовитые пьют.
Серегин глубоко задумался и тут же разрешил в голове этот незначительный вопрос. И обратился к Кузнецову назидательно, как и положено партийному руководителю:
— Николай Михайлович, я всегда считал тебя разумным мужиком. А вот сейчас я смотрю на тебя и думаю: не дурак ли ты?
— Не знаю, — честно признался Кузнецов.
— А я знаю — дурак! Это дело не просто государственное и важное. Оно еще и секретное. Ты думаешь, что эту колючую проволоку натянули на сто километров, чтобы нас
Здесь Серегин сделал многозначительную паузу.
— Но… наверное, об этом знают и думают люди повыше нас с тобой. Те, кому и положено по должности решать подобные вопросы. Поэтому мой тебе совет — выбрось все это из головы. Не твоего ума это дело!
Кузнецов с неохотой согласился и пожал на прощанье руку Серегину. Серегин тоже пожал ему руку. И даже похлопал по плечу. Тепло и дружески. Но потом, после ухода посетителя, Серегин задумался о сомнениях и колебаниях Кузнецова: «А не надо ли доложить об этой неустойчивости передового рабочего по инстанции? Бдительность не помешает…».
27
Временами Кузнецов соглашался с Серегиным. А потом — снова недопонимал и мысленно категорически возражал своему парторгу: «Вот, например, под Москвой. Нас, ополченцев, необученных и безоружных, бросали на развилки дорог для придержания врага. Мы шли тогда сознательно почти на верную смерть. За социалистическую Родину, за Сталина! Мы верили в победу и потому рисковали жизнью. Но в данном случае — совсем не такое дело».
Кузнецов оптимистически смотрел на жизнь, потому что знал, что все равно умрет когда-нибудь. Себя ему было не жалко. А метлинских он жалел, так как они не ведали, за что шли к смерти.
«И хуже того, — думал Кузнецов, — они вообще не знают, что идут. Говорят, не твое это дело. А чье же тогда? Непорядок какой-то…»
Кузнецов, наконец, решился на действие. Написал заявление в отдел пропусков на выдачу разового пропуска «для временного выезда из зоны на два дня. Для посещения заболевшего двоюродного брата, проживающего в Челябинске по адресу: ул. Комсомольская, б».
Разумеется, никакого брата у него в Челябинске не было. Но улица Комсомольская, по расчетам Кузнецова, должна была стоять на своем месте, как и в любом большом городе. А значит, должен быть воздвигнут и дом № б. Конечно, Кузнецов не подозревал, что под этим адресом давно действовала районная баня с мужскими и женскими днями. Через три дня пришел узнать, дали ли ему разрешение на выезд. Оказывается, дали. Без всяких проволочек…
Проехав 90 километров по хорошей дороге до Челябинска, Кузнецов сразу пошел искать местную автостанцию. Через четыре часа с пересадкой добрался до деревни Метлино.
Пошел вдоль речки. Кругом располагалась тихая мирная природа. Зеленый лес и серебристая речка. На тридцать метров от реки рядками стояли деревянные домишки. На берегу сидел на корточках одинокий небритый мужик в порванных резиновых сапогах. В одной
— А жизнь-то течет, — философски произнес Кузнецов, задумчиво глядя на воду.
— Течет, — подтвердил Иван, — а че ей делать?
— А как дела-то в деревне? — начал осторожно подъезжать Николай к интересующей теме.
— Да ниче, — спокойно ответил Иван, — идут своим ходом.
— Больных много в деревне?
— Больных-то? — удивился мужик. — А откуда они у нас? Мы сразу мрем, без болезней. Как дойдем до ручки, так и мрем.
— И многие мрут?
— Да как когда. Иной раз — никого. А когда сразу двое.
— А не бывает так у людей, что голова болит утром или тошнит по вечерам? — других лучевых симптомов Николай не припомнил сразу.
Иван посмотрел после этого вопроса на Кузнецова внимательно, с зародившимся подозрением: свихнулся парень. Потом сам спросил, не отвечая на дурацкий вопрос:
— Ты чей будешь?
— Да я так, из соседней. Прогуливался здесь. Увидел вот тебя, захотелось поговорить по душам.
— А-а-а, — сказал мужик, — тогда ладно. Гуляй. И снова уткнулся в поплавок.
Кузнецов понял, что у рыболова толком не вытянешь ничего путного.
— Ну, прощай. Лови себе.
— Прощай.
Кузнецов пошел к автобусной остановке крюком, захватив окраинные дома, надеясь поговорить еще с кем-нибудь из случайных встречных. Поближе к дороге нагнал пожилую бабку с гусем в корзине за плечами. Поздоровавшись, пошли вместе, рядом.
Сначала беседа не клеилась. Кузнецов отвлеченно рассуждал о разных явлениях: о частых землетрясениях в Китае, о поголовном голоде в Антарктиде и ночных призраках в пустых амбарах.
Бабка особого усердия в разговоре не проявляла, только кряхтела. Кузнецов не знал, как к ней подъехать для проверки общей обстановки. Ему, конечно, хотелось поговорить с толковым человеком о радиоактивности и лучевой болезни. Но не решился, справедливо полагая, что бабка ничего не поймет.
Вместо этого спросил привычное:
— Ну, как жизнь в деревне? На данном этапе?
— Жизнь, милок, так сама по себе терпима, — сразу оживились и бабка, и гусь за спиной, — но все хужее и хужее. И коровы дохнут чаще, чем раньше. И собаки. А уж о людях и говорить нечего.
Кузнецова это сообщение крайне заинтересовало.
— А если поглубже? С примерами, — поощрил он.
— Вон, на той неделе, — продолжила она, — тетка Лукерья, что около фермы дом, была жива-здорова. А три дня назад — на тебе. Отдала Богу душу ни с того ни с сего.
Бабка помолчала десяток шагов. Сама вернулась к теме:
— Сейчас, говорят, везде мрут чаще. По всей стране. Иные шепчут, знамение такое было. Не слышал?
— Нет, я не слышал, — разочарованно протянул Кузнецов, — может, не было?