Плутоний для Фиделя. Турецкий гром, карибское эхо
Шрифт:
— Дорогой Джон, передаю тебе в руки нашу великую страну и прошу тебя завершить мое дело. Я не успел, но ты должен. Ты обязан ликвидировать режим Кастро на Кубе. Надо спешить, господин президент Кеннеди!
Медлить нельзя! Уже восстановлены дипломатические связи между Союзом и Кубой! Микоян закупает у Кубы весь наш сахар и помогает ей дешевой нефтью! Что будет дальше?! Надо спешить! Ты понял, дорогой мой?
— Да, согласен, — Кеннеди понимающе наклонил голову. — Карфаген должен быть разрушен. То есть Куба.
Эйзенхауэр кивнул.
Глава II. Почему — ракеты? «Мангуста» против «русского ежа»
Когда я перечитываю книги о Карибском кризисе, в той части, где рассказывается о работе разведки, мне становится
Попробуем восстановить историческую справедливость.
Из воспоминаний Николая Лонова (см. Н.С. Леонов, «Лихолетье». М., «Алгоритм», 2005, с. 68): «Я стал руководить в разведке кубинским направлением. Передо мною были поставлены две задачи: 1. наладить работу со всей агентурой, имевшейся на Латиноамериканском материке и располагавшей возможностями для сбора информации о подрывных действиях против революционной Кубы; 2. подобрать среди ветеранов и опытных сотрудников госбезопасности группу людей, которые могли бы быть использованы в качестве советников и консультантов по нашим профессиональным вопросам. Я горячо занялся новым делом. В ноябре 1960 года в Москву приехал Че Гевара с группой специалистов с задачей разместить на рынках социалистических стран не менее 2 млн т кубинского сахара.
Мы пригласили Че Гевару на товарищеский ужин в домашней обстановке. Долго выбирали квартиру, потому что все мы жили более чем скромно. Остановились наконец на квартире нашего кадрового агента, Александра Ивановича Алексеева (он прошел путь от корреспондента до посла СССР в Гаване и стал надежным связующим звеном между Кастро и Хрущевым в дни Карибского кризиса). Его семья занимала скромную квартиру в помпезном высотном доме на Котельнической набережной. Хозяйкой вечера была Татьяна Васильевна, жена Алексеева, сколько сил она вложила в сервировку стола — не вообразить! Но каково же было наше отчаяние, когда Че, увидев рыбно-икряное богатство, воскликнул: «Сеньоры, я из-за астмы не ем ни рыбы, ни икры!» Он перевернул тарелку и, увидев на ней фирменный знак известного французского завода, воскликнул: «Я и не знал, что пролетарии едят на севрском фарфоре!» Заметив наше смущение, он продолжил: «Я впервые в русском доме, ваших традиций не знаю, извините». Тяжелые вериги свалились с души, потекла беседа. На наш вопрос, устоит ли Кубинская революция, Че ответил: «Я не знаю, устоит ли она. Слишком велики силы, и движущие ее вперед, и противостоящие ей. Могу только с определенностью сказать, что если она окажется в опасности, то я ее не оставлю, пойду на баррикады и буду драться до конца. А если революция погибнет, то не ищите меня среди людей, спрятавшихся в иностранных посольствах, бегущих на кораблях и самолетах в изгнание. Вы найдете меня среди ее погибших защитников. С меня хватит печального опыта гибели в 1954 году Гватемальской революции. А другой судьбы я не хочу».
Че Гевара в тот вечер обстоятельно изложил свой взгляд на роль политического руководителя. По его мнению, ни один государственный деятель, которому народ доверил судьбу страны в ходе выборов, не
«Сейчас, глядя на дымящиеся развалины нашей России, — пишет в своих мемуарах Н.С. Леонов, — я часто вспоминаю эти слова Че. Что сказал бы он о нескончаемой череде наших политических пигмеев?
Драматические дни вторжения наемников на Кубу в апреле 1961 года я провел почти безвылазно в кабинете тогдашнего руководителя КГБ, Владимира Семичастного, который поручил мне докладывать каждые два-три часа обстановку со своей оценкой и прогнозами. Я поступил просто, повесил на стене две карты и начал ни них отмечать ход военных действий так, как его подавали разные источники. На одной карте я отмечал ход событий как его подавали американские информационные агентства, а на другой — так, как его видели наши спецпредставители на Кубе. Через несколько часов стало очевидно, что американцы беспардонно врут. Вот тогда-то мне стало ясно, что всякая ложь, а особенно инициированная государством, является свидетельством слабости и аморальности, независимо от того, какое государство через свою прессу и журналистов прибегает ко лжи».
Я приехал в Мексику летом 1961 года, а через год с небольшим разразился зловещий Карибский кризис, поставивший мир на грань ракетно-ядерной войны. В октябрьские дни 1962 года, когда истерия взвинчивала нервы до предела, через северную границу Мексики на юг хлынула волна беженцев. Вереницы машин с прицепными домиками нескончаемо вились по горным дорогам. Люди бежали от, казалось бы, неминуемой ядерной смерти. Создавались трудности с расселением, с продовольствием, медикаментами. Многие из невольных беженцев кляли на чем свет стоит и вероломных русских, и лихих балбесов из Вашингтона, поставивших мир на грань выживания из-за каких-то непонятных споров вокруг Кубы.
Послы СССР метались по МИДам и канцеляриям президентов всего мира, разъясняя, как умели, правоту позиции СССР. Конечно, никто из них не представлял себе истинного положения вещей. Я неоднократно сопровождал нашего посла в Мексике Т.С. Базарова в резиденцию тогдашнего президента Мексики, Лопеса Матеоса, мы убеждали президента, что мировой войны не будет, делали упор на оборонительный характер действий СССР и Кубы, приводили данные о концентрации в южных районах США военных сил, о тайной подготовке нового вторжения США на Кубу. Мексиканцы с пониманием встречали нашу информацию.
Лишь потом, годы спустя мне стала известна вся масштабность нашей военной операции, направленной на защиту Кубинской революции и получившей тогда кодовое название «Анадырь». В ответ на угрозу вторжения 150-тысячной группировки, поддержанной сотнями самолетов и военных кораблей США, на Остров свободы (и эти сведения были признаны затем публично тогдашним министром обороны США, Робертом Макнамарой) Советский Союз, говоря словами Никиты Хрущева, решил подкинуть Америке «ежа», то есть разместить на острове ракетно-ядерное оружие, способное сдержать любого агрессора. Напомню, что в эти годы на территории, соседствующей с СССР, Турции, стояли на боевых позициях американские ракеты «Юпитер», в зоне поражения которых стояли важнейшие экономические районы и города нашей страны. Мера Советского Союза в ответ на размещение американских ракет в Турции была в духе политики конфронтации, но преследовала оборонительные цели — защиту молодой Кубинской революции.
Сама операция «Анадырь» была уникальной, подобной ей история Советской армии не знала. На Кубу за короткий срок — за три месяца была переброшена на морских транспортных судах Минфлота большая группировка вооруженных сил. Решение о готовности начать такую операцию, «Анадырь», было принято 24 мая 1962 года на заседании Президиума ЦК КПСС и Совета обороны по докладу министра обороны Родиона Малиновского. Чтобы согласовать операцию и чтобы получить «добро» со стороны кубинцев, в Гавану была направлена специальная делегация во главе с «известным специалистом по сельскому хозяйству» Ш. Рашидовым, которая вернулась 10 июня с согласием кубинцев.