Пляска одержимости
Шрифт:
Да и чего тут было скрывать? Вряд ли Оде было дело до «Хорин».
— Это другая модель, — вскинув бровь, заметил Ода. Он с любопытством рассмотрел хром и постучал пальцем по неровному шву: — Как криво припаяно… Сам делал?
— Нет, нашел человека.
— Хорошая игрушка. Но по размеру тебе явно не подходит, у тебя по итогу одна рука чуть длиннее второй. Ты не заметил? Сам украл, или тебе, ну, перепало в результате какой-то стычки? Ты не бойся, я осуждать не буду. Удивительно, что он работает, мне казалось, такая тонкая техника при малейшем нарушении начнет сбоить.
— Хороший риппер
Ода говорил спокойно, размеренно, и это разительно отличалось от того же Масаки, что был словно маленьким шариком энергии, все клубившимся и клубившимся.
— И все же, почему ты так испугался? Побоялся, что это аукнется Масаки?
Чуть подумав, Ямато все же отрицательно покачал головой.
— Нет. Но надо было бы, — и спешно добавил: — Ваша слава Вас опережает, но тоже не поэтому… Я не могу объяснить. Это будет звучать глупо, поверьте.
— Удиви меня, — хмыкнул Ода.
Они оба развернулись в сторону внезапно приоткрывшейся двери, куда проскользнула молодая девочка в короткой юкате. Она быстро подобрала пустой чайник и чашки, и, быстро обменявшись едва слышными репликами с Одой, ускакала обратно. И только когда дверь за ней захлопнулась, Ямато развернулся к Оде и вымученно, настолько не хотел говорить об этом, произнес:
— Вы напомнили мне человека, которого я знал.
Ему кивнули, мол, продолжай.
— Возможно, Вы слышали о нем. Окамура Тенсай.
Некоторое время Ода молчал, смотря на него крайне пристально.
Вестимо, он понял, о ком идет речь. И слова Ямато, стало быть, его… удивили? Оскорбили? Сложно было сказать, старик был скуп на эмоции, и сейчас, когда хотелось бы понять конкретней, Ямато мог лишь гадать, потому что Ода не выражал реакцию вообще никак. Потом поднял голову кверху., задумчиво.
Постучал пальцем по губе.
— Этот? Что, образы влиятельных пожилых людей тебе кажутся схожими? — когда Ямато поморщился, Ода вновь улыбнулся краешком губ. — Шучу, конечно. Нет ничего страшного, Ямато. Проекции образов — это абсолютно нормально, в юности я тоже считал всех стариков одинаковыми. Я скорее удивлен, что ты его знаешь.
— Мы работали вместе.
— И ты так просто ушел? Поразительно. Многие бы руку на отсечение дали, лишь бы их приметил столь влиятельный делец, а ты…
— … просто ушел.
Чуть подумав, Ямато неохотно признался:
— Из-за инцидента в прошлом… Вот и вся история. Не то, что Окамура-сан мне насолил. Просто, когда я думаю… о том, что произошло, мне неприятно. По многим причинам. Из-за моей ошибки произошло много нехороших вещей, и, самое ужасное, что я повторил ее дважды. Дураки страдают по собственным причинам. Убил столько людей…
— Ты так говоришь, будто это что-то плохое.
Голос Оды звучал незаинтересованно.
— Вы так не думаете?
— Учиться на собственных ошибках тоже полезно. Не все хорошие истории написаны без крови за ними. Скажи мне, Такигава-кун, ты же уже все помнишь? Масаки говорил, что у тебя были проблемы с памятью.
— Не все, но многое.
— Это хорошо-о-о-о… Так вот, о кровавых историях. Верь или нет, однако перед тобой сидит человек, который точно так же ошибся в прошлом. Тогда я думал, что поступил очень глупо и неразумно, но сейчас, спустя много лет… начинаешь смотреть
Это явно была какая-то житейская мудрость, и Ямато выжидающе уставился на Оду. Тот, игнорируя даже вошедшую обратно девочку с чайником и чашками, начал задумчивым тоном, так, будто бы ему только в радость было повспоминать старые добрые деньки:
— Я тоже много ошибался, Такигава-кун, и посмотри, где я сейчас. Когда-то давно у меня был брат, он был журналистом, работавшим на тогда еще молодую «Гендзи». Один раз он сунулся к одному корпорату в погоне за сенсацией, а получил лишь пулю в лоб. Я тогда взбесился, пошел мстить. И в итоге здорово насрал в кашу тому человеку. Если ты слышал мое имя, может, слышал и истории об одном из чистильщиков Тебея, который прославился реками кровь, и так далее, так далее…
И затем рассказал.
По воспоминаниям Оды, то был пятьдесят восьмой год.
Были живы люди, помнившие мир до сомкнувшихся границ, до войны; пять лет прошло с момента, как Токио окончательно переименовался в Эдо. Тогда он сам, Ода Кенджиро, был простым чистильщиком одной неназванной банды, ныне уже давно потерявшейся в истории, настолько незначительным было ее имя; выполнял небольшие заказы, убивал тех, кто переходил границы его покровителям, в общем, делал все, что от него требовалось. У Кенджиро были простые принципы, и он предпочитал им следовать: если тебе сказали сделать — значит, нужно.
Уже потом он повстречал на одном из заданий Бандзуйина Тебея, человека невероятно харизматичного и волевого; сам Кенджиро, пусть и питавший слабость к азартным играм и хитроумным планам, им все равно невероятно восхищался. Бывали люди, на которых ты смотришь и видишь самого бога войны, таковым был Тебей в своей молодости, сплотивший их, сотню первых, и поведший за собой. Много их потом пало; но то были дела будущего.
В момент Тебей был предводителем их группы, «Союза 109 героев», и Кенджиро абсолютно устраивало то, что шел за таким человеком. Подчиняться кому-то, кто давил на тебя, было не для него, в этом смысле предыдущие коллеги его устраивали, ведь они боялись его, своего чистильщика, но Тебей был совершенно иным. Словно сам Хатиман сошел на землю, чтобы привести подполье в порядок.
В тот день он сидел в игровом клубе, ныне не существовавшим, и играл в маджонг; противником его был неприятного вида зубастый реп-игрок одной мелкой семьи, Акахирако, который был известен за свою способность жульничать в любом ситуации. Кенджиро нравился Акахирако, потому что тот был ублюдком, готовым на все, плюс его так и распирало поиграть против подобного крайне мерзкого элемента.
Но он не чувствовал тайлы в своей руке; в общем-то, Акахирако был одним из множества, что думали, что поняли суть маджонга, но не уловили и крохотной доли, что стоило осознать любому игроку. Что нельзя было держаться за земное. Чем больше ты боишься проиграть, чем больше ты беспокоишься, тем хуже будут ошибки. Во время игры Кенджиро умел отсекать от себя все лишнее, настолько, что Тебей все шутил, что играть с ним опасно — будто бы его товарищем овладевал совершенно другой дух, незнакомый. В ответ на такое Кенджиро лишь фыркал, самозабвенно, но ничего не добавлял.