Пляска смерти
Шрифт:
Фабиан пошел по маленькой боковой дорожке Дворцового парка, пересек улицу и приблизился к воротам, где его уже поджидал Неро. Фабиан часто бывал в этом доме, и пес встретил его радостным лаем. В сад выпорхнула хорошенькая девушка, горничная, и отперла калитку.
Из дому доносились звуки рояля. Кто-то прилежно разучивал сложный этюд Келлера, но, заслышав лай собаки, прервал игру. Это был тот самый этюд, который Фабиан часто слышал, будучи женихом Клотильды, в замужестве почти совсем забросившей музыку. Тут же раздались быстрые шаги, и в распахнувшейся двери Фабиан увидел Кристу Лерхе-Шелльхаммер. Завидев
– Как хорошо, что вы вернулись, – приветствовала она его. – Вы не представляете себе, как я скучала; люди здесь такие неинтересные.
Фабиан уже давно с нетерпением ждал этой встречи и заранее радовался ей. С тех пор как произошел разрыв с Клотильдой, он сторонился женщин. Но его очень влекло к Кристе, и в глубине души он питал надежду, что после долгой разлуки испытает разочарование. Он был раздосадован, признаваясь себе, что она кажется ему еще привлекательней, чем прежде.
– Я счастлив опять видеть вас, – сердечным тоном проговорил Фабиан. И правда, из всех своих знакомых он чаще всего думал о ней. Улыбка послужила ему ответом.
Криста Лерхе-Шелльхаммер была привлекательная молодая девушка с бархатистыми карими глазами. Многие находили очень красивыми правильные и тонкие черты ее строгого лица, другие же не видели в ее красоте ничего особенного. Но очарования улыбки, которая, точно яркий свет, идущий откуда-то из глубины, озаряла все существо Кристы, не отрицал никто.
Фабиан вновь поддался этому очарованию.
«Как она прелестно улыбается, – думал он, когда они, оживленно болтая, входили в дом. – И разве не странно, что я не забыл ее улыбки за время долгой разлуки? А какой у нее чудесный голос; нет, пусть говорят что угодно, но она поистине обаятельное создание».
– Вы пришли как раз к чаю; мама ждет вас уже несколько дней, – сказала Криста и отворила дверь в гостиную.
Эти простые слова тоже понравились ему. «В конце концов неважно, что она говорит, – подумал он. – Очарование таится в ее нежном голосе».
Гостиная была большая комната, обставленная старомодной светлой мебелью в стиле Бидермейер. [5] Над диваном висели два потемневшие от времени портрета старого Шелльхаммера и его супруги. Фрау Шелльхаммер, с гладко причесанными каштановыми волосами и ребенком на руках, поражала своим сходством с Кристой.
– Очень прошу вас, успокойте маму, – начала Криста, указывая ему на кресло. – Она страшно волнуется в последние дни.
– Что она говорит? Волнуется? – раздался громкий голос Беаты Лерхе-Шелльхаммер, и она появилась в дверях с покрасневшими от досады щеками. – Да, я просто лопаюсь от злости. Жулики и разбойники – вот кто они, мои уважаемые братья! Бандиты!.. – Она злобно расхохоталась и подошла к Фабиану. – Наконец-то вы вернулись, дорогой наш друг, – добавила она более спокойным тоном и протянула ему руку. Краска постепенно сбежала с ее лица.
5
Направление в искусстве первой половины XIX века, отвечавшее мещанским вкусам,
Фабиан сердечно приветствовал
– Садитесь же, садитесь, мой друг, – продолжала она. – Я опять, как это часто случается, нуждаюсь в вашем совете. Сейчас я дам вам прочесть письмо, которое мне прислали мои досточтимые братцы. Прелестное письмецо! Криста, куда ты сунула письмо этих мошенников?
Фрау Беата Лерхе-Шелльхаммер была грузная, крупная женщина с могучими плечами и красным, расплывшимся лицом. Глаза у нее были карие, как у Кристы, только более темные, не такие бархатистые, и взгляд их был жестче. Встретив Беату и Кристу на улице, никто бы не усомнился, что это мать и дочь.
Наконец, фрау Беата разыскала где-то в углу на комоде письмо и протянула его Фабиану.
– Прочтите внимательно и объясните мне, к чему собственно клонят мои уважаемые братцы. Они, кажется, наконец сбросили маску! Если я правильно поняла, они хотят, чтобы я отказалась от своего пая в предприятии, короче говоря, хотят от меня избавиться, потому что я им мешаю! Ну, да вы сами увидите.
Краска снова бросилась ей в лицо. Она вынула из ящичка черную сигару, опустилась в кресло и быстро сделала несколько затяжек, не спуская глаз с Фабиана.
Когда он сдвинул брови, она вскочила и воскликнула:
– Ну что, разве я не нрава?…
– Мама, да он же еще не дочитал письмо, – вмешалась Криста.
Фабиан в раздумье покачал головой.
– Похоже, что вы правы, сударыня, – заметил он.
Фрау Беата выпустила в потолок огромное облако дыма и злобно захохотала.
– Конечно, понять моих уважаемых братцев нетрудно, – снова начала она. – Что им надо? Пользы от меня никакой, но и вреда нет. Так на что же я им сдалась? Я не могу раздобыть ни почетных званий, ни орденов, которые обожают их жены, ни титулов, перед которыми пресмыкаются их лакеи. И я понимаю, что жены им ближе, чем сестра.
Горничная внесла чай, и фрау Беата умолкла. Криста накрыла на стол.
Фабиан прочитал письмо до конца и еще раз попытался уяснить себе положение.
Шелльхаммеровские заводы представляли собой в настоящее время многомиллионную ценность. Во время мировой войны старик Шелльхаммер построил первое большое здание – теперь таких зданий было десять. Еще сегодня по дороге сюда Фабиан дивился на них. Заводы выпускали грузовики, автобусы, тягачи и только в последние годы стали производить сельскохозяйственные машины. Старик Шелльхаммер оставил свои заводы детям, двум сыновьям и дочери. Старший сын, Отто, вел все финансовые дела, тогда как младший, Гуго, довольно известный инженер, занимался технической частью. Единственной дочерью старого Лерхе-Шелльхаммера была фрау Беата.
Фабиан в течение многих лет состоял ее поверенным в делах. Она неоднократно жаловалась ему на братьев, неправильно деливших с нею доходы. Дело несколько раз едва не доходило до суда. Но братья, которых Фабиан считал людьми великодушными, шли ей навстречу, и все улаживалось. В сегодняшнем письме тоже сквозил намек, что они готовы пойти на компромисс, приемлемый для обеих сторон.
Когда горничная вышла из комнаты, Фабиан положил письмо на стол и опять покачал головой.
– Для меня теперь несомненно, что ваши братья желают, чтобы вы отказались от своего пая; ясней это трудно сказать.