Пляска смерти

Гамильтон Лорел Кей

— Тебе тоже смотреть нельзя, — сказала я. — Заседание закрыто.

Он хотел что-то сказать, но подумал и решил этого не делать — покачал головой и вышел, не сказав ни слова. Я узнала больше, чем он намеревался сказать, но меньше, чем можно было бы. Почему-то я знала, что это — не последняя наша встреча. Чувство у меня такое было.

Клодия пошла к двери:

— Я послежу, чтобы никто не мешал.

И дверь за ней закрылась.

Я встала, осторожно сняв с плеч их руки.

— Натэниел, отведи Дамиана в комнату отдыха

персонала или еще куда. Или найдите себе столик снаружи.

— А нам почему нельзя смотреть?

Я на него взглянула в упор, но он сделал невинные, хотя и знающие, глаза.

— Всего два часа прошло, и ты хочешь сказать, что опять способен?

Он улыбнулся.

— Я не могу снова кормиться от тебя так скоро, Натэниел. Это слишком опасно. Я не знаю точно, что сделала со мной эта Мать, но ощущаю слабость. И я не знаю, смогу ли гарантировать, что ardeurне охватит всех. За дверью вам ничего не грозит, а здесь — не знаю. — Я посмотрела на Дамиана, вцепившегося в плечо Натэниелу так, будто иначе упадет. — А если я сегодня буду кормиться на Дамиане, дело может обернуться плохо.

— От кого же ты собираешься сегодня питаться? — спросил Ашер, стоя у стены.

— Если ты согласен, то от тебя.

— Просто мужчине приятно, когда его спрашивают.

Я сжала руки двух остальных и попросила:

— Дамиан, Натэниел, идите ради Бога и будьте где-нибудь, где вас будет видно, о’кей?

— Обещаю, — сказал Натэниел, и они направились к выходу.

Я повернулась к Ашеру:

— Ты на меня злишься?

— Никто не любит, когда его согласие считают само собой разумеющимся, Анита.

— Я про тебя так не считаю.

— Считаешь. И ты, и Жан-Клод.

На это я не знала, что сказать, а потому именно это и сказала:

— На это я не знаю, что сказать.

Он покачал головой:

— У нас нет времени нянчиться с моими задетыми чувствами. Прости.

Дверь за нашей спиной закрылась — Дамиан и Натэниел пошли искать место, где переждать, пока я попытаюсь поддержать жизнь во всех нас.

Я потянулась к руке Ашера. Он принял мою руку, но на меня не смотрел. От своего лица он показывал только совершенный профиль, пряча шрамы под сиянием волос. Я попросила секса, а он от меня прячется. Не очень хорошо.

— Что случилось? — спросила я.

— Ты обратила внимание, что это у нас впервые будет секс наедине?

Я начала было возражать, но остановилась. Да, я помнила его тело в интимных подробностях. Столько ночей и вечеров — его тело и мое рядом. И всегда с нами при этом кто-то был? И никогда не было так, чтобы только мы, только друг у друга?

Я коснулась его лица, попыталась заставить на меня взглянуть, но он не поддался.

— Значит, не только от Жан-Клода ты не получал достаточно личного внимания?

Он улыбнулся, но не слишком счастливой улыбкой.

— Веками меня желали все, кого я касался, кого хотел. Потом столетия

я был презрен, был посмешищем. Секс был милостью — или пыткой для тех, кого Белль желала наказать.

Я попыталась его обнять, но он не дал, просто удержав мою руку. Я сказала единственное, что мне в голову пришло:

— Прости меня…

Наконец он повернулся ко мне, но только идеальной стороной лица. Показал ту бездонную красоту, ради которой люди отдавали состояние, честь, добродетель — только бы взглянуть на нее еще раз.

— Ты некоторые мои раны исцелила — тем, что я был с тобой и Жан-Клодом. И я думал, этого достаточно.

Я запустила руку ему под волосы, потрогала покрытую шрамами сторону лица. То, что он прятал, я накрыла ладонью, глядя на то лицо, что он позволил мне видеть.

— Но ты ни от кого из нас не получал достаточно внимания.

— Когда ты так говоришь, это звучит по-детски, сам слышу, но вот здесь, — он коснулся груди, — ощущается совсем не по-детски. Ощущается так, будто я умираю от голода посреди пира. Но это пир, который я делю со слишком многими. Никто из вас не смотрит только на меня. Всегда есть кто-то более красивый, более желанный.

— Никого красивее тебя нет, Ашер.

Он отдернулся, открыв шрамы на лице.

— Как ты можешь такое про меня говорить?

— А что ты хочешь, чтобы я сказала?

— Я хочу снова быть центром чьей-то жизни, Анита. Центр для Жан-Клода — ты. Твой теперь там, где Натэниел и Мика. — Он схватил меня за руки, приблизил ко мне лицо — глаза в глаза. — Я ни для кого не дорог, и это невыносимо. — Он засмеялся, но когда он открыл глаза, в них блестели слезы. — Да, глупо и по-детски. И очень эгоистично.

— Дело же не в том, чтобы быть с мужчинами или женщинами? — спросила я. — Дело в том, что никто из мужчин, которых я выбираю, никогда не поставит тебя в центр своего мира.

— Я хочу, чтобы меня любили, Анита, и когда-то это было.

— Джулианна, — тихо сказала я.

Он кивнул:

— Когда-то это был Жан-Клод, но он никогда не будет так истинно любить другого мужчину, как любит женщину. Вкусы и требования Белль посылали нас в объятия других мужчин, но Жан-Клод никогда не мог удовлетвориться только мужчинами. Он более всего — любитель женщин.

— А ты? — спросила я, потому что он, кажется, ожидал этого вопроса.

— Я думаю, если бы попался такой мужчина, какой нужен, я бы любил его и был доволен, но то же самое относится и к женщине. Я любви ищу, Анита, а не того, во что она упакована. Мне всегда больше было нужно внимание, чем Жан-Клоду. Я стал искать женщину себе в слуги, когда понял, что Жан-Клод никогда не будет удовлетворен только мужчинами. Только мною.

Я не знала, что сказать на звучащее в его голосе страдание. Эмоциональное бремя, которое он на себе тащил двести или триста лет, а я сейчас должна все исправить или хотя бы улучшить, а как? Как мне это сделать?