Пляска смерти
Шрифт:
Его сила клубилась по комнате незримым огнем, будто вода должна была от него вскипеть, и это, поняла я, не только сила Ричарда. Клодия была моим телохранителем много месяцев, год, быть может, но до сих пор я просто не знала, сколько потусторонней силы в этом мускулистом высоком теле. Это ее сила тоже пылала сейчас в комнате — Клодия была сильна не только физически. Трудно стало дышать, будто воздух вдруг нагрелся и обжигал губы, как кофе, на который надо сначала подуть. Не знаю уж, что Ричард сделал там, снаружи, но Клодии пришлось отбросить притворство и показать свою мощь — как предисловие или предупреждение.
И
— Дальше ни шагу, пока не покажешь, что взял себя в руки.
Она согнула ноги, пригнулась вперед. Боевая стойка — о Господи!
— Отойди! — рявкнул Ричард низким рычащим голосом.
Тоже плохо. Мы с Жан-Клодом переглянулись, он слегка пожал плечами.
— Ричард! — позвала я.
Пришлось повысить голос и повторить еще два раза, пока он отреагировал.
— Вели ей отойти, Анита, — прорычал он.
— И что ты тогда будешь делать? — спросила я.
Горящая сила будто засомневалась, стала слабее. Голос остался таким же рычащим, но как-то менее уверенным.
— Не знаю.
Прозвучало так, будто он не думал, что будет делать, когда до нас доберется. Это было не похоже на Ричарда — понятия не иметь, что он собирается делать.
— Ты попытаешься на нас напасть? — спросила я, выпрямляясь в воде, чтобы выглянуть из-за Клодии и заглянуть в лицо Ричарду.
Волосы у него перепутались — каштаново-золотистые. На солнце в них было бы больше золота и еще — медные пряди. Волосы у него были каштановые, но такие, будто никак не могли решить, стать им белокурыми или же темно-рыжими. Они отросли наконец до плеч. Ярко-алая футболка натянулась на бицепсах, потому что Ричард крепко сжал кулаки. Еще чуть-чуть — и швы не выдержат напряжения мышц. Летний загар выделялся темным на красном фоне футболки.
Ричард взглянул на меня — полной силой своих глаз, и у меня холодок пробежал по спине: это были глаза волка — янтарные, золотистые, и ничего не было в них человеческого. Начало превращения. Неудивительно, что Клодия встревожилась.
Обычно ямочка на подбородке смягчала четкое совершенство скул и резко мужскую красоту его лица. Он более других мужчин моей жизни был красив именно по-мужски. Никогда нельзя было бы принять Ричарда за девушку — даже с затылка, даже с длинными волосами. Слишком мужественным было его тело. Сегодня эта ямочка ничего не смягчала — слишком явно отражался на этом лице гнев. Питал этот гнев его силу — или сила питала гнев? Непонятно, да и какая разница? И так опасно, и так.
— Держи себя в руках, Ульфрик, — сказала Клодия.
Он обратил к ней золотистые глаза:
— А если нет, то что?
Впервые за все время, что я его знала, Ричард провоцировал ссору. Очень на него не похоже, обычно так поступаю я.
Мы с Жан-Клодом одновременно стали выбираться из ванны. Он потянулся за пушистым белым полотенцем, обернул вокруг талии. Обычно ликантропы не смущаются наготой, но сегодня Ричарду она могла и не понравиться — особенно у Жан-Клода. У Ричарда есть некоторая гомофобия, и те наши действия, которые он сегодня ночью ощутил, могли ее спровоцировать.
Нож и пистолет я оставила на краю ванны — убивать Ричарда я не стала бы, и он это знал. Во-первых, есть шанс, что при гибели одного из нас вампирские метки убьют нас всех, во-вторых, почти всегда я слишком его любила, чтобы желать
Жан-Клод встал возле стены с зеркалом — самое широкое место, где можно было встать. Он протянул мне полотенце, но я увидела свое отражение в зеркале — обрамленная черным мрамором, голая, и вода стекает по мне, блестя в свете ламп. Волосы прилипли к лицу, огромные темные глаза выделяются на его бледном фоне. Я почти никогда не могла устоять при виде кого-нибудь из моих мужчин, выходящего из ванны или душа. Что-то есть такое в струйках воды, стекающих по голому телу, что коленки подгибаются. Хотелось думать, что такие же чувства есть у Ричарда.
— Третий раз повторять не буду. Отойди!
— Она делает свою работу, mon ami.
— Заткнись! — заорал он. — Заткнись, слышать тебя не хочу!
Ну-ну…
Я протиснулась между ванной и стеной, остановилась на приподнятой ступеньке — вся в окружении холодного черного мрамора с белыми и серебристыми прожилками. Пульс бился в горле, потому что с каждым дюймом мощь Ричарда и Клодии становилась горячее, будто приближаешься к открытому огню, и вся кожа кричит: «Горячо, горячо, не трогай!»
— Ричард!
Я говорила шепотом, но он услышал.
Ко мне обратились полные ярости глаза, но как только они меня увидели, тут же наполнились такой острой болью, будто мой вид — это был удар ножом ему в сердце. Боли я посочувствовала, а реакции обрадовалась. Для оборотня почти любая эмоция предпочтительнее гнева. Гнев быстрее насыщает зверя, а нам надо было замедлить процесс.
— Как ты могла? Как ты с ним могла такое сделать?
Я думала, «он» — это Огги, но тут Ричард показал пальцем на Жан-Клода.
— Я не очень понимаю, что именно «такое», Ричард.
— Анита, не увиливай!
Это был вопль. Ричард закрыл лицо руками, покачнулся, отступив назад, и закричал — бессловесный крик боли. Упал на колени и закричал снова, и его сила залила помещение, будто всех нас сунули в кипяток. Мне показалось, что меня обварили. Случалось мне ощущать силу Ричарда, но такого не было никогда. Сколько же он набрал ее, пока мы кормились от Огги?
Клодия стояла в боевой стойке, и я могла ее понять. Грэхем только вошел в двери, потирая голые до плеч руки, раздираемый противоречиями. Он был в стае подчинен Ричарду, но мы ему платили за нашу охрану. И еще он знал, что Ричард не простит ни одному волку, который позволил ему причинить мне вред. Насчет Жан-Клода не знаю, но обо мне он бы после сожалел, а это сожаление прольется на всех, и мало никому не будет. Лизандро тоже вошел в ванную, стоял возле умывальника. На его темном лице никакие противоречия не отражались. Он был высокий, смуглый и красивый, волосы у него были самые длинные среди мужчин-крысолюдов. И если Клодия прикажет, он сделает.