Пляска в степи
Шрифт:
Иштар прикусила губу. О, как же глуп был Саркел!.. Она должна поскорее отправить весть отцу. Ведь покинув накануне хазарский лагерь, тот ни о чем не ведал.
— … сделаю тебя свой княгиней. Каково, а? Княгиня Иштар, — Святополк лежал на мягкой шкуре, разглядывая палатку над головой и позволяя своим мыслям лениво течь.
Она его опьянила, и, ох, Иштар очень, очень хорошо это знала. Совсем не такая, как жены русов — смуглая, поджарая, жилистая. С жесткими сухими волосами и обветренными степью губами; она не так одевалась, не так говорила, не так двигалась. Не мягкая, с плоским твердым животом, без больших грудей; но она
— … родишь мне сына…
Задумавшись, Иштар отвлеклась от грез своего князя. Он говорил нынче о сыне, и она закусила сухие обветренные губы. Ничто в мире не дается просто так, и у всякой власти есть своя цена. Она дорого заплатила за то, чтобы опьянять мужчин, подчинять их своей воле.
«Я подарю тебе лишь ветер в степи», — подумала Иштар. Мать матери, которая звала ее в детстве птичкой — такой маленькой и хрупкой она была, сделала ее пустоцветом. Иштар никогда и никому не родит ни сына, ни дочь. Она не роптала. Ни один муж не сможет превратить ее в племенную кобылу, поселить в доме за тысячей замков и закутать в покрывало. У всего есть своя цена, и Иштар платит свою.
— Я должен вернуться в Ладогу, — Саркел стиснул ее в объятиях и недовольно выдохнул. — Должен быть там, чтобы очиститься от наветов.
Браслеты на запястьях Иштар тихонько зазвенели, когда она выбралась из его рук и гибко поднялась со шкуры. Черные волосы окутали ее плотным покрывалом, закрывая бедра. Она двигалась нарочито медленно и плавно, зная, что мужчина неотрывно смотрит на нее и тяжелым взглядом провожает каждое движение.
— Тогда тебе стоит поспешить, Саркел. Весть о нападении на Яр-Тархана разойдется очень быстро, — ровным голосом произнесла Иштар, натягивая темно-багровое платье и завязывая на нем бесчисленные ремешки.
Когда она принялась заплетать косы, Святополк нехотя поднялся. Со звучным выдохом он потянулся, раскинув в стороны руки, и оглядел палатку.
— Ты будто бы недовольна, — сказал он, пристально вглядываясь в ее лицо.
— Вовсе нет, — она тряхнула головой.
— Где твой отец? — спросил Святополк.
Он нагнулся и, подняв с пола кувшин, принялся с жадностью пить вино.
— Не знаю, — Иштар пожала плечами, продолжая монотонно плести косы.
Она знала. Ее отец уехал потому, что не желал пока ни о чем договариваться с Саркелом. А тот все торопил его. Он вообще был слишком горяч, этот каган-бек русов. Горяч и скор на расправу, и не обуздан. Отцу Иштар было с ним тяжело, он не желал слушать никого, кроме себя. И совета испрашивать также ни у кого не желал.
— Ой ли? — словно уловив ее ложь, Саркел вдруг нахмурился и подошел к ней. Он стиснул пальцами ее подбородок и заставил смотреть на себя снизу вверх.
Иштар была маленькой и худой; она едва-едва доставала мужчине до груди. И все же она не дрогнула под его взглядом и еще сильнее запрокинула голову.
— Я не лгу тебе, Саркел, — сказала Иштар.
— Гляди мне. Ложь я не терплю, — Святополк чуть сильнее напоследок сжал ее подбородок и отпустил.
Он натянул штаны, рубаху, взял в руки широкий воинский пояс с ножнами и вышел из палатки.
«Ты ее не видишь», — подумала Иштар ему вслед, смотря на колеблющийся полог. Не торопясь, она доплела свои косы, надела ожерелья
Когда она вышла из палатки на воздух, то увидела, что Саркел приказал своим людям готовиться к отъезду, и нынче они собирали седельные сумки, поили и кормили лошадей. В лагере каждое третье лицо было лицом руса, и они, светлокожие, перемешались с соплеменниками Иштар — с такой же бронзовой кожей, как и у нее.
Непривычно было всем, и ссоры вспыхивали, словно пожар в степи: хватало лишь самой малой искры, чтобы сухая трава принималась гореть. Отец Иштар обычно умело гасил все склоки в самом зародыше, до того, как воины хватались за мечи или сжимали кулаки. Но нынче он уехал, и Иштар было неспокойно. Она радовалась, что Саркел и его люди покидают небольшой хазарский лагерь. Она не будет скучать ни по нему, ни по его воинам, которые косились и шептались за его спиной.
Не все они понимали своего господина — что он нашел в темной худосочной девке с лицом хищной куницы? Что он видит в ее раскосых черных глазах? Иштар знала: они страшились, что она околдовала, приворожила их каган-бека. То немудрено. Кто-то из русов подглядел однажды, как она молилась великому Тенгри — Богу Неба и Солнца. Обнаженная, разрисованная кровью, опьяненная кислым молоком, растрепанная… Иштар исполняла ритуальный танец, но русы помыслили, что она ворожит.
Уж даже Саркел, замысливший братоубийство, изменился в лице, выслушав рассказ своего витязя. Иштар хрипловато смеялась, ведь несколько дней после князь остерегался с ней возлежать. И с того дня он ни разу не ударил ее, лишь привычно замахивался да сжимал до синяков руки. Но бить — страшился. Коли б Иштар знала, она показала бы русам, как молится великому Тенгри ее народ, задолго до того дня.
Она шла за Саркелом по лагерю и ловила неприязненные, насупленные взгляды русов.
«Нужно поговорить с отцом, — думала Иштар. — Саркелу нужны не только русы. С ним должны быть верные хазары, пока его не прирезали свои же люди».
Каган-бек был глуп и потому не понимал, что не всем в его дружине пришелся по нраву набег на небольшой отряд Яр-Тархана. Они не любили его за то, что он был прижит от рабыни, но и уподобляться нечестивым разбойникам они также не желали. Иштар знала это, ее отец знал. Но ненависть порой застилала Саркелу глаза, не позволяла разумно, складно мыслить, и, опьяненный, он ошибался.
Иштар подошла к мужчине, уже вскочившему в седло, и он, склонившись, потрепал ее по голове.
— Смотри тут мне, — велел князь, прижав ее щеку к голенищу своего сапога. — Узнаю что — убью!
Он отпустил ее, оттолкнув в сторону, и потянул поводья, и лишь тогда Иштар подняла на него тяжелый, непокорный взгляд.
«Ничего-то ты не узнаешь, каган-бек».
— Уходим! — велел Саркел-Святополк.
Он махнул рукой, созывая своих людей, и пятками ударил коня. Им предстоял долгий, обходной путь в Белоозеро, и нужно было спешить. Он и так задержался здесь… но как было не задержаться, когда в палатке его ждала покорная, молчаливая, тихая Иштар. Не чета водимой жене!
Святополк хмурился, оставляя позади хазарский лагерь. Навязанную братом жену он едва терпел. Хуже того, глупая баба никак не могла родить ему сына, одни лишь девки! Что у него, что у Ярко. Но так лучше.