Пляска в степи
Шрифт:
Она сидела в сторонке на поваленном бревне и смотрела в одну точку прямо перед собой. В паре шагов от нее, склонившись над кметем, стояла на коленях Зима Ингваровна. Горазд увидел, как она вздохнула, покачала головой и медленно провела ладонью по лицу кметя, навечно закрывая тому глаза.
Мальчишка тяжело сглотнул. Сюда к потухшему костру стекалась сейчас дружина. Кто мог, шел сам. Некоторых на носилках из щитов и копий приносили более удачливые кмети. Мертвые же пока оставались лежать на земле. Своих мертвых они похоронят, как полагается.
Воевода Храбр
Князь склонился над мертвой женщиной и откинул ткань с ее лица. Удар топора превратил лицо в месиво, и в нем с трудом узнавалась госпожа Драгомира Желановна, тетка их княжны, которую отправили сопроводить ее до Ладоги… Рана у женщины была страшной, но и умерла она после нее мгновенно. Может, и почувствовать ничего не успела.
Они подошли поближе к Звениславе Вышатовне и госпоже Зиме, и Горазд нынче углядел, что коса у княжны висела клоками, страшно растрепавшись. Платье местами было порвано, испачкано в земле и крови, как и ее руки, и лицо. Губы у княжны были разбиты, а на щеке наливался цветом синяк.
Его князь сбился с шага, и Горазд помыслил, что тот тоже разглядел княжну. Она не подняла головы и даже не посмотрела на них, когда они остановились в паре шагов от них. На земле у них под ногами лежал мертвый кметь Гостомысл. Это ему госпожа Зима закрывала глаза.
Знахарка распрямилась, откинув за спину свои косы, и встретилась с князем уставшим взглядом глубоко запавших глаз. Горазд разглядел у нее на щеке небольшой порез, да и токмо. Неведомо почему, но битва не особо коснулась ее.
— Истек кровью. Стрела жилу разрезала, я не сдюжила остановить, — печально сказала она, показав рукой на Гостомысла.
Горазд поглядел следом за ней вниз: рубашка на кмете была разорвана, обнажая место, куда угодила стрела. Вокруг валялись окровавленные тряпки и кожаные шнурки. Сперва мальчишка помыслил, что ему помстилось. Не спал еще угар после сражения, вот и мерещится теперь всякое. Но он моргнул, а знакомый оберег на тонкой цепочке никуда с груди Гостомысла не исчез.
Отрок вскинул взгляд на князя. Тот медленно склонился над мертвым кметем, снял с его шеи перунов оберег и спрятал в кошель на воинском поясе. Посмотрел на Горазда и одним взглядом велел не болтать.
— Что случилось? — Ярослав Мстиславич указал себе за спину, где в неподвижном оцепенении сидела его невеста.
— Поймал ее кто-то из этих, хотел уволочь, — знахарка нахмурилась, свела на переносице темные брови. — Твой воевода Крут помешал.
— Вот как.
Князь развернулся, а дернувшегося следом Горазда остановила Зима Ингваровна.
— Ты лучше мне подсоби. Никуда твой князь не денется, а то не видишь, как хромает, — сказала она и велела помочь подняться ей с земли.
Нужно было осмотреть других раненых,
Боковым зрением Горазд углядел, что князь сидел на бревне рядом с княжной, а та, кажется, плакала, уткнувшись ему в плечо. Мелко-мелко тряслись и подрагивали ее плечи. Смутившись, он поспешил отвернуться. Права, ох, права была матушка, непрестанно ругая его за длинный любопытный нос.
— У тебя-то у самого чего рубаха вся в крови?
— Да так, пустое, — он отмахнулся, мол, мелочь какая.
Взаправду, Горазд и не чувствовал ничего. Так обычно и бывало, говорили старшие кмети и гридни. Боль сразу после битвы никогда не приходит, сперва ты и не понимаешь, что ранен, что кровь хлещет. Это уж много позднее осознание доходит. Потому и важно в самом начале не упустить ничего, понадеявшись, что коли не больно, то можно и не врачевать. Немало добрых воинов такие беспечные мысли сгубили.
— Пара порезов, вот и все.
Вспомнив, как его наставляли, он все же решил сказать. Мало ли что.
— Погляжу, как с дружкой твоим управлюсь, — знахарка одарила его в ответ проницательным взглядом.
Весь оставшийся день прошел для Горазда в заботах и суматохе. Следовало с честью похоронить мертвых. Князь сказал, что они не станут собирать костер и предадут тела земле, и нужно было выкопать для них могилы. Во время налета наемники повредили колеса одной из повозок с приданым, а еще одну и вовсе сожгли. Та сгорела не до конца, и теперь часть кметей перетаскивала с нее уцелевший скарб, пока другие латали сломанные межколесные балки и днище.
Пятеро кметей из молодшей дружины князя Ярослава не увидели тем утром рассвет. Среди них и Гостомысл, к которому против воли Горазд возвращался в мыслях почти весь день, пока копал тупым заступом ямы. Раненых было куда больше, и потому мало кто из кметей мог ему подсобить. Вышата, вон, ходил с перевязанной рукой. Словил ею ночью две стрелы. Горазд сам прогнал его, устав от болтовни.
Видел еще, что воеводе Круту разбили-таки голову. Знахарка накладывала ему повязку и ругала, что поздно пришел, уж когда минул полдень. Мол, ходил как бестолочь с засохшей кровью и оторванным лоскутом кожи. А больше Горазд не расслышал, потому как опомнился и прибавил шаг. Уж кого-кого, а дядьку Крута ему гневить не хотелось.
Уже ближе к вечеру, как управились с повозками, подсобить Горазду пришел воевода Храбр. Мальчишка смутился сперва, мол, негоже воеводе заниматься работой отрока, хорошо, хоть не сам князь! Но воевода в ответ на его увещевания лишь махнул рукой. Они оба были одними из немногих, кто оказался достаточно удачлив минувшей ночью, чтобы не быть всерьез раненым.
Дружина похоронила своих мертвых перед самым закатом. Полагалось, конечно, сложить для них большой костер и справить по ним тризну. Но князь велел иначе. Ништо, как вернутся в Ладогу, принесут Перуну богатую жертву, пройдут обряд очищения, и души мертвых найдут свой путь по Калинову мосту через Смородину-реку.