Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник)
Шрифт:
– Мостики тут по всей дороге, – сказал он. – А где не мостики, там трубы под насыпью. Потому что вода тут все время течет то туда, то сюда под дорогой. Или просто стоит там и никуда не течет вообще.
– А глубоко тут? – спросила она.
– Да нет. Сейчас-то, летом, – нет. А вот подъедем к большому плесу – там глубже. Вот весной тут разливается так, что вся дорога под водой, не проедешь. Вот тогда глубоко. Плоское место тут тянется на много миль, и дорога идет по нему из конца в конец. Причем у нее нет ни одного пересечения с другой дорогой. Насколько я знаю, это единственная дорога через болото
– Болото Борнео? – переспросила Джинни.
– Ну да, это у него официальное название.
– Есть такой остров, называется Борнео, – сказала она. – Но он на другом конце планеты.
– Этого я не знал. Все, что я слышал, это болото Борнео.
Теперь посредине дороги шла полоска темной травы.
– Время зажечь фары, – сказал он.
Включил, и они оказались в туннеле внезапной тьмы.
– Однажды я так сделал, – вновь заговорил он, – ну, то есть вот так же включил фары, смотрю, а там дикобраз. Сидит себе прямо посреди дороги. Столбиком таким сидит, вроде как на задних лапах, и смотрит прямо на меня. Как маленький старичок. Вусмерть испуганный, так что и двинуться не может. Я даже видел, как у него зубы стучат.
Она подумала: а ведь он, поди, девчонок сюда привозит.
– Ну что ты будешь делать! Я на клаксон давить, а он ни с места. Ну что я буду – вылезать, гоняться за ним? Это же дикобраз все-таки, мало ли, может иглой стрельнуть. И я остановился. Стою, время есть. Когда опять включил фары, его уже не было.
Теперь ветки придорожных кустов действительно были близко, царапали по дверце, но если и попадались среди них цветы, их было не видно.
– Хочу вам кое-что показать, – сказал он. – Хочу показать вам такое, чего вы наверняка никогда не видели.
Если бы все это происходило в той прежней, нормальной жизни, Джинни, возможно, начинала бы уже испытывать страх. Впрочем, если бы это было в прежней, нормальной жизни, ее бы тут вообще не было.
– Хотите показать мне дикобраза, – сказала она.
– Да ну. Нет, конечно. Кое-что куда более редкостное, чем какие-то там дикобразы! На мой то есть взгляд, разумеется.
Еще с полмили проехали, и он выключил фары.
– Видите звезды? – сказал он. – Я вот о чем. Звезды.
Он остановил микроавтобус. Сперва со всех сторон нахлынула глубокая тишина. Потом в нее по краям стали проникать звуки: глухой гул (видимо, отдаленного транспорта) и маленькие беспорядочные шорохи, стихающие прежде, чем их успеешь как следует расслышать, – их, наверное, производят какие-нибудь ночные животные, может быть птицы или летучие мыши.
– А весной если сюда забраться, – сказал он, – кроме лягушек, вообще ничего не слышно. От их кваканья просто глохнешь.
Он открыл дверцу со своей стороны.
– Вот. А теперь выйдите и давайте немного прогуляемся.
Джинни сделала, как было велено. Она шла по одной колесной колее, он по другой. Небо впереди казалось светлее, и появился новый звук – что-то вроде тихого ритмичного лопотания.
Дорога меж тем сделалась деревянной, а деревьев по сторонам больше не было.
– Дальше, дальше пошли, – сказал он. – Вперед.
Он подошел ближе и коснулся ее талии, как бы руководя и направляя. Потом убрал руку, предоставив ей идти по деревянному настилу, напоминающему палубу
– Вы поняли, где мы находимся? – спросил он.
– На пирсе?
– На мосту. Это плавучий мост.
Теперь и она это видела: поверхность дорожного настила была всего в нескольких дюймах над стоячей водой. Он подвел ее ближе к краю, и они посмотрели вниз. В воде плавали звезды.
– Какая темная здесь вода, – сказала она. – Ну, то есть… она темная не только потому, что ночь?
– Она все время темная, – гордо подтвердил он. – Это потому, что топь. Она выделяет то же вещество, которое есть в чае, и вода поэтому похожа на черный чай.
Виден был ей и берег – кочки, поросшие тростником и осокой. Вода в тростниках чуть плескалась, отсюда и странный звук.
– Танин, – сказал он, выговорив это слово так гордо, будто, поднатужившись, вытащил его откуда-то из темноты.
Еле заметные движения моста вызвали у нее иллюзию того, будто и деревья, и кочки с осокой покоятся на плавающих земляных блюдцах, а дорога – это плавающая земляная лента, под которой сплошная вода. Причем эта вода хотя и кажется такой спокойной, но совершенно спокойной быть не может, потому что, ст'oит сосредоточить взгляд на какой-нибудь из отраженных звезд, начинаешь замечать, как она мигает, меняет форму и уплывает из поля зрения. Потом возвращается… но, может быть, уже и не она.
До этого момента ничего не замечая, Джинни вдруг спохватилась, что шляпа куда-то делась. Шляпы не было не только на голове, но и в машине тоже. Когда она выходила из машины писать и заговорила с Рикки, шляпы на ней уже не было. И когда сидела в машине, откинув голову на подголовник и прикрыв глаза, а Мэтт ей рассказывал свой анекдот, шляпы не было. Она, должно быть, обронила ее на кукурузном поле, когда в панике металась туда и сюда. В то время как она со страхом отводила взгляд, чтобы не видеть выпуклость его пупа с приклеившейся к нему лиловой футболкой, он совершенно спокойно взирал на ее жалкую черепушку.
– Вот только жаль, луны еще нет, – сказал Рикки. – Когда луна взойдет, тут и впрямь красиво.
– Тут и сейчас красиво тоже.
Он обнял ее обеими руками, как будто делает нечто само собой разумеющееся и времени у него для этого сколько угодно. Поцеловал в губы. Ей показалось, что впервые в жизни она соучаствует в поцелуе, который стал событием сам по себе. Не поцелуй, а целая история, развертывающаяся в себе. Нежный пролог, умелое подавление, беззаветное исследование и приятие, удержание с благодарностью и удовлетворенный уход.
– О! – сказал он. – О!
Он развернул ее, и они двинулись назад тем же путем, каким пришли.
– Так это и впрямь был первый раз, когда ты побывала на плавучем мосту?
Она сказала, да, первый.
– Ну вот, сможешь теперь приезжать сюда еще.
Он взял ее руку и качнул ею, будто хочет ее отбросить.
– А я первый раз поцеловал замужнюю женщину.
– Ну, ты их, вероятно, еще много перецелуешь, – сказала она. – У тебя еще время есть.
Он вздохнул.