Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник)
Шрифт:
В один из таких несчастных дней я позвонила Санни и получила приглашение провести уик-энд у нее на даче.
– А тут красиво, – сказала я.
Но на самом деле красоты местности, по которой мы ехали, ничего мне не говорили. Холмы были этаким множеством зеленых шишек, некоторые с коровами. Между холмов задушенные водорослями речушки с низкими бетонными мостами. В полях сено: его теперь стали заготавливать по-другому, увязывая в цилиндрические тюки и оставляя на поле.
– Погоди, посмотришь дом, – говорила Санни. – Жалкая хибара. В водопроводной трубе
О моей новой жизни она вопросов не задавала. (Из деликатности? Или неодобрения?) Быть может, просто не знала, с чего начать, настолько она ее себе не представляла. Да все равно я говорила бы ей неправду. Или полуправду. Уйти от него было трудно, но это нужно было сделать. По детям ужасно скучаю, но это та цена, которую приходится платить. Учусь не ограничивать свободу мужчины и сохранять свободу самой. Учусь воспринимать секс легко, что мне, вообще-то, трудно, потому что воспитана я по-другому и уже не молода, но я учусь.
Целый уик-энд, думала я. Казалось, что впереди вечность.
На кирпичной стене дома был виден шрам в том месте, где стояла веранда, которую снесли. Во дворе топтались мальчишки, сыновья Санни.
– Марк потерял мяч! – крикнул старший, Грегори.
Санни велела ему поздороваться со мной.
– Хелло. Марк бросил мяч за сарай, и теперь мы не можем его найти.
Трехлетняя девочка, родившаяся за то время, что я Санни не видела, выбежала из кухни и при виде незнакомки встала как вкопанная. Но справилась с собой и сообщила:
– А у меня жук в голову залетел.
Санни подхватила ее на руки, я взяла из машины сумку, и мы вошли в кухню, где Майк Маккалэм намазывал хлеб кетчупом.
– Это ты! – сказали мы почти в унисон. Засмеялись, я бросилась к нему, он тоже сделал шаг ко мне. Пожали руки.
– А я сперва решила, что это твой отец, – сказала я.
Не знаю, вправду ли я подумала о бурильщике скважин. Скорее вот как: кто этот мужчина, вроде я его знаю? Мужчина, который несет себя так легко, словно запросто может прыгать в колодцы и выбираться из них. Волосы коротко подстриженные, седеющие, глубоко посаженные светлые глаза. Лицо худощавое, добродушное, но суровое. Привычная, без неприятного оттенка, сдержанность.
– Это вряд ли, – сказал он. – Папа умер.
В кухню с сумками, полными клюшек, вошел Джонстон, поприветствовал меня, велел Майку поторапливаться, а Санни ему говорит:
– Смотри-ка, милый, они знакомы. Они знают друг друга. Это надо же!
– Причем с детства, – сказал Майк.
Джонстон сказал:
– Правда? Это замечательно. – И мы все хором сказали то, что он явно собирался добавить:
– Мир тесен.
Майк и я все еще смотрели друг на друга и улыбались – мы как будто заверяли друг друга в том, что эта неожиданность, которая Санни и Джонстону могла показаться всего лишь замечательной, для нас была чудной и ослепительной вспышкой удачи.
До самого вечера, пока мужчин дома не было, я была полна счастливой энергии. Испекла к ужину персиковый пирог, малышке Клэр читала вслух, чтобы она угомонилась
Майк помнил совсем не то, что помнила я. Он вспоминал, как мы ходили по верху какого-то старого бетонного фундамента, торчавшего из земли узкой лентой, и делали вид, что мы на страшной высоте, выше самых высоких зданий, и что если споткнешься, то упадешь и разобьешься насмерть. Я сказала, что это, наверное, было где-то не у нас, но потом вспомнила фундамент под гараж, вспомнила, как его заливали – в том месте, где наша подъездная дорожка выходит к шоссе, – а гараж так и не построили. И мы что – по нему ходили?
Ходили.
Я вспомнила, как мне хотелось под мостом поорать во весь голос, но я боялась городских мальчишек. Он вообще никакого моста не помнил.
При этом оба помнили глиняные ядра и войнушку.
Нам предоставили вместе мыть посуду, чтобы мы могли наговориться всласть, никого не раздражая.
Он рассказал мне, как умер его отец. Погиб в дорожной аварии, возвращаясь с работы из-под Банкрофта.
– А твои родители живы?
Я сказала, что мама умерла, а папа женился снова.
В какой-то момент я поведала ему о том, что разошлась с мужем и живу в Торонто. Что дети у меня недавно гостили, но сейчас проводят каникулы с отцом.
Он рассказал, что живет в Кингстоне, но не очень давно. А с Джонстоном познакомился и вовсе недавно, по работе. Он был, как и Джонстон, инженером-строителем. Его жена из Ирландии, там родилась, но работала в Канаде, они и познакомились. Она медсестра. Сейчас она в Ирландии, в графстве Клейр, поехала навестить родных. И детей с собой увезла.
– И много у вас детей?
– Трое.
Помыв посуду, мы отправились в гостиную, предложили поиграть с мальчиками в скрэббл, чтобы Санни и Джонстон могли погулять. Договорились, что только одну партию – потом будет пора спать. Но мальчишки упросили нас начать игру снова, и, когда вернулись Санни и Джонстон, мы все еще играли.
– Ну, что я тебе говорил? – сказал Джонстон.
– Это все та же партия, – сказал Грегори. – Ты сказал, что партию можно доиграть, вот мы и доигрываем.
– Ага, конечно! – усмехнулась Санни.
Она сказала, что вечер чудный, мы с Майком их с Джонстоном просто балуем – этакие круглосуточные няньки.
– Вчера вечером мы и вообще в кино ходили, а с детьми сидел Майк. Смотрели старый фильм «Мост на реке Квай».
– Через, – сказал Джонстон. – Через реку Квай.
– Да я-то его смотрел, – сказал Майк. – Сто лет назад.
– Хороший фильм, – сказала Санни. – Только я не совсем согласна с финалом. Думаю, конец там неправильный. Ну, когда утром Алек Гиннесс видит в воде провод и догадывается, что кто-то собирается взорвать мост. Он впадает в неистовство, все запутывается, все погибают и так далее, помните? В общем, я думаю, увидев провод, он должен был все понять, остаться на мосту и вместе с ним взлететь на воздух. Думаю, это было бы очень в характере его персонажа и драматическое воздействие было бы больше.