Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник)
Шрифт:
– Со мной все в порядке, – глухим голосом отозвалась Полли.
Лорна сразу поняла, что Полли только что плакала и, может быть, продолжает плакать. У изножья кровати остановилась, не в силах просто взять и уйти. Нахлынула досада, ей стало тошно до отвращения. Полли же, вовсе не собираясь от нее прятаться, перевернулась и выглянула; ее сморщенное и жалостное лицо было красным от загара и плача. В глазах стояли готовые пролиться слезы. Вся сплошное страдание, воплощенное обвинение.
– В чем дело? – спросила Лорна, прикидываясь удивленной, изображая сострадание.
– Я тебе надоела!
При этом она не сводила с Лорны глаз, полных не только слез, но и горестного обвинения в предательстве вкупе с безумным желанием, чтобы ее обняли, приласкали, укачали
Что до Лорны, то она ее лучше прибила бы. Хотелось крикнуть: «С чего ты, вообще, взяла? Что ты ко мне вяжешься? Что дает тебе право?»
Как что дает? Родственные узы. Они и дают. Она накопила денег, хотела сбежать и чтобы Лорна как-нибудь ее у себя пристроила. Ведь это правда? Она мечтала остаться здесь, чтобы никогда не пришлось возвращаться. Как-нибудь присоседиться к счастливому жребию Лорны, к ее новому, так не похожему на их прежний миру.
– Думаешь, я что-нибудь могу сделать? – сказала Лорна настолько зло, что сама удивилась. – Думаешь, я тут что-то решаю? Он никогда не дает мне больше двадцати долларов за раз.
И она, взяв чемодан, вышла из комнаты.
Как это все гадко, нечестно! Тоже мне, принялась мериться с Полли жалобами! При чем тут двадцать долларов за раз? У нее есть свой кредитный счет, а кроме того, стоит ей попросить, он никогда ей ни в чем не откажет.
Она долго не могла заснуть, лежала, про себя на чем свет стоит ругая Полли.
Лето на озере Оканаган из-за жары казалось еще более настоящим, чем на побережье. Горы, поросшие пожухлой травкой, и скудная тень невысоких сосен представляли собой естественное обрамление для празднования свадьбы с ее неисчерпаемым запасом шампанского, с ее танцами и флиртом и разливанным морем дружелюбия и взаиморасположения. Лорна быстро опьянела и даже сама удивилась тому, как легко алкоголь помог ей сбросить с себя груз дурного настроения. Вся ее несчастность испарилась. Укладываясь спать, она была все еще пьяна и развратна, к вящему удовольствию Брендана. И даже похмелье на следующий день казалось ей щадящим – скорее очищением, чем наказанием. В некоторой расслабленности, но вполне довольная собой, она лежала на берегу озера и смотрела, как Брендан помогает Элизбет строить песочный замок.
– А ты знаешь, что с твоим папой мы познакомились на свадьбе? – спросила она.
– Не очень, правда, похожей на эту, – проговорил Брендан.
Он имел в виду, что та свадьба (когда его приятель женился на девице Маккуэйг, наследнице чуть ли не самой богатой семьи в городе) была официально «сухой». На приеме, который проводили в зале собраний объединенной церкви, Лорна была одной из девушек, разносивших бутерброды, а выпивали тогда в спешке и тайком, на парковочной площадке. Лорна, еще не привыкшая тогда к тому, что от мужчин может пахнуть виски, думала, что Брендан переусердствовал с каким-то незнакомым гелем для волос. Тем не менее она восхищалась его широкими плечами, бычьей шеей, открытой улыбкой и повелительным взглядом золотисто-карих глаз. Когда она узнала, что он преподает математику, тут же влюбилась и в то, что у него в голове. Ее волновало всякое знание, которым может обладать мужчина, особенно если она таковым совершенно не владеет. Знание основ слесарного дела и автомеханики подействовало бы на нее точно так же.
То, что и он оказался не чужд ответного влечения, показалось ей сродни чуду. Позже она узнала, что в то время он вовсю искал себе жену: вступил в надлежащий возраст, пришло время. В его представлении будущая жена должна была быть неиспорченной юной девушкой. Не сотрудницей и не студенткой – мало того, она может быть даже из бедной семьи, девушкой, чьим родителям не по средствам послать ее учиться в колледж. Она должна быть умненькая, но неиспорченная. Этакая селяночка, полевой цветочек. Он так и называл ее в пылу тех первых дней, а иногда называет и теперь.
И вот они едут назад, оставив золотистую озерную страну позади, где-то за Керемеосом и Принстоном. Но солнце сияет по-прежнему, и в
Но тревога вновь и вновь возвращалась. Становясь все более определенной и зловредной, пока наконец не набросилась на Лорну со всей силы, дав осознать, чего именно она боится.
А боялась она – то есть даже была почти уверена, – что, пока они развлекаются на озере Оканаган, Полли покончит с собой на кухне их дома в Северном Ванкувере.
Непременно на кухне. Эта картина так и стояла у Лорны перед глазами. Она воочию видела, как Полли воплотит этот замысел. Она повесится как раз за дверью, верней даже на двери черного хода. Когда они вернутся и попытаются зайти в дом из гаража, дверь в кухню окажется заперта. Они отопрут ее и попытаются открыть, но не смогут, потому что с другой стороны на ней будет висеть мертвое тело Полли. Побегут к парадной двери, войдут в кухню с другой стороны и тут увидят мертвую Полли во всей красе. На ней будет ее складчатая хлопчатобумажная юбка и белая блузка на веревочных завязочках – смелый наряд, в который она была одета, когда впервые у них появилась. Длинные бледные ноги болтаются, голова безжизненно свернута набок на хрупкой шее. Перед ее телом будет кухонный табурет, на который она сперва встала, а потом шагнула или спрыгнула вниз, чтобы окончательно разделаться со своим страданием.
Одна-одинешенька в чужом доме, в гостях у людей, которым надоела, где даже стены, окна и чашка, из которой она только что пила кофе, должно быть, презирают ее.
Лорне вспомнился тот раз, когда она сама осталась с Полли одна в бабушкином доме, на целый день предоставленная заботам кузины. Ее отец, скорей всего, был на работе в лавке. Но она тогда вбила себе в голову, что он тоже уехал, что всех троих взрослых нет в городе. Должно быть, случай был какой-то необычный, потому что никто из них никогда не уезжал ни за покупками, ни тем более развлекаться. А! – похороны! Почти наверняка в тот раз это были похороны. День был воскресный, в школу не нужно. Да Лорна была и маловата еще для школы. У нее даже волосы тогда еще не отросли настолько, чтобы заплетать косички. Вились на голове отдельными прядями, как теперь у Полли.
Полли тогда проходила ту стадию, когда девчонки любят готовить всякие сладости и деликатесы, руководствуясь бабушкиной кулинарной книгой. Шоколадные торты, миндальные пирожные, меренги. В тот день она уже вовсю что-то размешивала, как вдруг выяснилось, что какого-то компонента в доме нет. Пришлось ей брать велосипед, ехать в центр городка и искать в магазине. Погода была ветреной и холодной, земля голая, – видимо, это была поздняя осень или ранняя весна. Перед уходом Полли закрыла вьюшку на печной трубе. Но вспомнила рассказы о том, как дети успевали угореть, пока их мать вот точно так же куда-то ненадолго отлучилась. Поэтому она велела Лорне надеть пальто и вывела наружу, поставив ее за углом кухни, где ветер не такой сильный. В соседнем доме, видимо, никого не было, и он был заперт, иначе можно было бы отвести Лорну туда. Полли приказала ей стоять и никуда не уходить, а сама уехала в магазин. Стой спокойно, не двигайся и не волнуйся, сказала она. Потом поцеловала Лорну в ушко. Ее приказ Лорна исполнила буквально: минут десять, если не пятнадцать, торчала под голым кустом сирени, изучая форму камней – то темных, то светлых, – из которых сложен фундамент дома. Пока Полли не примчалась назад и, бросив велосипед во дворе, кинулась к ней, громко зовя по имени: «Лорна! Лорна!» А у самой из рук пакеты падают – с коричневым сахаром, орехами, или что она там накупила, – и тут она хватает Лорну и осыпает поцелуями. Оказывается, ей пришло в голову, что Лорну в уголке двора могут высмотреть какие-нибудь злые похитители – дурные дядьки, из-за которых девочкам не разрешается гулять по лугам за домами. Пока ехала назад, всю дорогу молилась, чтобы этого не произошло. И оно не произошло. Она спешно затащила Лорну в дом, чтобы обогреть ее голые ладошки и коленки.