Плюс

Макэлрой Джозеф

Он устал, но ему было тепло. Слова напомнили ему: но почти ни о чем: затем позвоночники буротвестня притянули зыбь морфогенов по всей их длине, как руку под покрывалом, и Имп Плюс увидел, что, хоть и без губ, он уже рассмеялся.

Там было больше веретен-радиусов, но не больше его. Веретена-радиусы выявили, что сплетаются наравне со струением излучений, облучающих из Солнечной предвечерней руки.

Он должен зацепиться за растение, животное или себя. При дневном свете он знал, что водоросли, анабена и другие растения работают с тем, что поступило к ним для работы; и что-то вернулось по трубке вверх. Ночью темнота над растениями должна была его знобить, но не знобила. И пока насос уже замедлялся или останавливался, когда растения были темны, и когда насос

уже остановился, он подавился, в то время как он давился, насос останавливался — он не давился ночью. Ночью глюкоза и другие признаки жизни были высокими. Но кабель из шины солнечной энергии шел к насосному кожуху — насосному кожуху? — морфогены прибили зыбью медленные ложношири, а потом бредения всколыхнули волнами живые наросты морфогенов — он смеялся — поэтому, озноб или нет, насос качал ночью энергией Солнца, накопленной за день. Но Центр прежде сказал, что ночью электричество оставалось на максимуме.

Он должен думать ростом, но что происходит сейчас, он должен наблюдать.

Рукав вращающихся на орбите Солнечных кос сжался вокруг кабеля в серебряном чехле и стал жестким. Насос приостановился. Рукав отлетел медленно в сторону. Насос продолжал.

У него была сила. Поэтому он мог себя убить. Возможно, с помощью.

Бредения повернулись медленнее, и бледная решетка пустоты совершила движение, обратное бредениям. К нему пригонялся некий новый возвращающийся центр.

Он чувствовал себя повсюду зарешеченным. Чтобы этому противостоять, он двигался. Но лишь охватил рукавом кабель и увидел, как воронкообразные поля заряда прекратили разбрызгивание из открытого конца провода из насосного кожуха, куда поступал солнечный кабель.

А потом насос не остановился.

Поскольку, хоть и не зная как, он теперь знал, что энергия могла исходить из него, почему ночью солнечные батареи и не теряли ток.

Он обнаружил, что уже это знал.

Рукав отпустило, и солнечный контур перенял, но излучающие частицы орукавили это, чтобы показать ему, что он наполовину знал. Он знал наполовину.

Но должен знать больше. Должен знать, что внизу в растительных грядках отражало его конечность, когда та лежала, касаясь кожуха растений.

Раньше он знал ультрамикрон, и думал, что не узнал это от Слабого Эха или Въедливого Голоса. Огненная ограда была им самим, каким он был раньше, а инженеры проекта справлялись с ним в лайковых перчатках, поскольку его следовало подключить к их системе, а затем израсходовать. Но он тоже их использует.

Он прежде смотрел на вросшее тело рта на бороздках и дугах языка, инкрустированного бархатными сосочками клеток светового приемника: он видел, что прежде был точкой пристального, незнающего взгляда наблюдателя в дюнах, поскольку Имп Плюс тогда смотрел в ее рот — ее, не ему, но как ртом озвучить разницу, ведь была же разница между ее рот и рот ему? — и он знал тогда, что на следующей неделе не убоялся утраты на операционном столе: знал, что так, как его микровзор поступил к нему делением на деление, незнакомое желание, пришедшее к нему тогда на пляже вместо страха, разделило свой долгий пропуск, чтобы отступила боль обваливания, знание, что содержало боль, и длительное деление тела-мозга по своей воле, чтобы отступило то, кем он был и будет.

Но которая воля?

Он должен знать больше.

Электрическая энергия опять разбрызгивалась в его субстанцию. Она разбрызгивалась из открытой линии под висящей щепкой. Он видел, что его новое существо — несмотря на все свое загрязнение и отраву — было решеткой, способной принимать эти разбрызги великого Солнца, с которым он был заодно, и направлять их туда и сюда.

Но он не знал почему, стало быть, медленный, медленный буротвестень дотянулся и, в своем отвердевающем состоянии неспособный разделить свою цель на пальцы, навел щепку-электрод вниз к открытому проводу, где провод лежал частично на том, что когда-то было левым фронтальным склоном складок, будь там тогда или сейчас кто-нибудь, чтобы отвернуться от луковицеобразного кончика мозжечка и тем самым иметь левый

и фронтальный. И Имп Плюс знал, что там, где щепка должна быть вживлена заново, находилось не только место-источник воронкообразных полей в том, что раньше было корой головного мозга; это было также местом Концентрационной Цепи.

10.

Что значило, что Имп Плюс снова будет на связи с Центром.

Если Центр все еще разговаривал.

И если, что ближе к сути, то это была Концентрационная Цепь, чей провод под напряжением из насосного кожуха простирал солнечный ток кабеля.

Но, нацеливая щепку вниз в эту зону, буротвестень разделил спуск. Разделил не столько на этапы приспосабливания, расстояния или ночи времени, что он утратил среди все больших и больших глиальных клеток, а разделил его одновременными вниманиями повсюду.

Потому на спуск потребовалось время. Как стадии в орбитальных экспериментах давным-давно. Эксперименты? Рост образцов периодически задерживался химикатами, чтобы рост можно было исследовать.

Другой буротвестень, не такой сведущий, как тот, что был вовлечен в перевживление электрода, запутался в бредущем движении и обнаружил, что его изображение теперь темнее в грядках хлореллы. Два морфогена проскользнули с видом поцелуя-засасывания из медленно-катящей ложношири, чья ресничная бахрома излучала сообщения вокруг Имп Плюса. И когда морфогены, подобно мышцам или спазмам, ищущим мышцы, присоединились к буротвестню, они рылись, чтобы выпятиться как раз тогда, когда Имп Плюс обнаружил давление буротвестня на щепке, кристаллизованной в хватку: чьи зубцы были морфогенами, вытыкающимися из плазмы, к которой они только что присоединились.

Которая, как медлительность бредений над отражением в грядках хлореллы, заставляла все это казаться тяжелее. Ему не позволяли, как он думал, видеть это все. Не позволяли также самой равностью чувствовать себя целым размышления повсюду; не центрированного. Он держался поодаль от целого вида своего нового существа. Но теперь уже не станет. Однако чтобы зацепиться за то, что у него было, ОН должен продолжать быть большим; и чтобы удерживать то, что уже развернул и имел, он должен знать, чем было то, что он знал. Через него прошла волна. Альбедо. Сальмонелла. Ультрамикрон. Оптихлорелла. Поцелуй дыхания. Его внимания обнаружили не один источник-место слов, но его буротвестень с костлявой хваткой морфогенов прижал щепку ближе туда, где ее однажды вживили в складку, которая расширилась. Раньше он был головаст на фигурные числа, раньше он знал ультрамикрон, ощущал, как яркие клетки его языка покусывал рот существа, сказавшего «Суета»; и он тогда ел оливки с Въедливым Голосом, который передавал косточки из своего рта, заставляя их исчезать в кончике большого пальца, сжатого в кулак.

Сквозь дни и ночи синхронной орбиты, что придерживалась Земли, как круговая стрелка придерживается циферблата, приделанного к ней, Имп Плюс раньше боялся Земли; поскольку мог утратить дыхание так, как утратил вес. Невесомый, он тогда рос все больше и больше.

Больше невесомым? Все больше слов поступало отовсюду. Местоположение. Cada. [6] Templadas. Однако поступало от местной ложношири, разделяющей и разделяющей бесконечное пространство из опускающегося электрода туда, куда его нацелил буротвестень.

6

Каждый (исп.).

Невесомый, он набрал. Как и бактерии сальмонеллы много лет назад, что размножались быстрее невесомыми.

Но он до тесноты заполнил капсулу самим собой, и хоть Въедливый Голос создал больше пространства, отговорив Хороший Голос от дополнительного веса бортового видеомонитора, Имп Плюс знал, где он наберет вес: Земля даст ему вес.

Поскольку, если бы Земля сделала его меньше, все-таки если бы Земля его тогда не вычла, рост был бы нулевым.

Вычла его из себя самого. Разделила его на себя. Но выбрала его, потому что он выбрал себя.