Плюшевые мишки не умирают
Шрифт:
Казалось, сердце вот-вот взорвется. Не то чтобы Хваён не предполагала, что такой день однажды настанет, но уж точно не думала, что будет чувствовать себя так. Словно заставляет страдать дорогого человека, словно ранила его. «Может быть, мне нужно было соскочить до того, как мои эмоции дойдут до этой точки? Но как определить, когда пора?» – размышляла она.
– Давай на этом закончим. Надеюсь, впредь мы видеться не будем.
– Простите, пожалуйста…
Ей хотелось без малейшего промедления покинуть это удушающее пространство. Еще неделю назад оно было комфортным местом для отдыха и работы – теперь же превратилось в ад. Хваён сорвалась с места, но остановилась перед тем, как выйти за дверь. Глядя в спину женщине с безнадежным выражением лица, она тихо произнесла:
– Ложью было не все.
Девушка вышла из жилого комплекса и побежала к метро. Ящик для пожертвований выкинула в мусорку под ожидающим сноса электрическим столбом. Она плохо поступила, и ей хотелось плакать. Но даже если Хваён заплачет, утешить ее будет некому, и сама себя она тоже утешить не сможет, поэтому слезы пришлось проглотить. Вот-вот должна начаться смена. Хваён снова переоделась в туалете на станции метро, после чего в ожидании автобуса обдумывала последние слова, сказанные той женщиной: «Люди так не поступают». «Люди так не поступают. Но ведь в дальнейшем я совершу что-то еще более ужасное. Есть ли во мне хоть какая-то доля правды? Без понятия. Допустим, правда – это содержимое под оболочкой, но что вообще могло остаться у меня после смерти мамы?»
Тем не менее их разговоры и пролитые вместе слезы были настоящими, кто бы что ни говорил. Хваён хотелось поведать женщине хотя бы об этом, но, согласно финалу притчи про мальчика, который кричал «Волки!», среди множества лжи маленькая правда выделиться не может. В автобусе до забегаловки она, словно песню, прокручивала в голове сумму в двадцать миллионов вон. Двадцать миллионов. Ей нужны эти двадцать миллионов. За двадцать миллионов и душу продать можно. Двадцать миллионов. Двадцать миллионов – не такая уж большая сумма [9] . Среди стеклянных высотных зданий, вновь вырастающих в Яму, на двадцать миллионов и не проживешь даже. Но на них можно похитить одного человека. Не важно, каким способом. Хваён закрыла глаза, и в голове раздался чей-то голос. Тот, который до сих пор заставлял ее двигаться дальше.
9
По российскому курсу на начало декабря 2024 г. в рублях это чуть меньше полутора миллионов.
– Знаешь, почему я этим занимаюсь? Потому что цена человеческой жизни одинакова как под дулом пистолета, так и на лезвии ножа.
«Поэтому я заплачу за нож и пистолет, за правду и месть», – подумала Хваён.
В мире существует разная ложь. Добрая и злая. Большая и маленькая. Есть ложь, сравнимая с катастрофой, а есть ложь, что на деле не имеет особого значения. Например, когда на вопрос о том, что делал вчера, кто-то вместо «лежа играл в компьютерные игры» говорит: «учился». Или ответы на вопросы о том, когда у тебя день рождения – восемнадцатого или двадцать четвертого апреля, – или сколько тебе лет – пятнадцать или семнадцать. Но любая ложь рано или поздно приводит к катастрофе. Большая – разрушает всё под собственным весом, а маленькая, будничная ложь, – лишь стоит кому-нибудь ее раскрыть, – может быть тут же использована против тебя. Хваён, живя в таком быстро меняющемся городе, как Яму, вооружила себя враньем, и сегодняшний день умудрилась украсить обоими видами лжи.
Девушка успела нажарить уже триста порций куриных наггетсов и около четырехсот порций картофеля фри. И тут менеджер вызвал ее к себе. У человека есть такое свойство, как интуиция. Стоя перед плотно закрытой дверью комнаты для персонала, Хваён испытала дежавю. Лишь дверь приоткроется – тут же в жизни появится брешь. Что-то точно начнется… Но не открыть ее было нельзя. У Хваён не было сил уклониться. Она сделала глубокий вдох и осторожно толкнула дверь. Менеджер сидел со сложенными на груди руками и всем своим видом источал серьезность. Перед ним лежал документ. Резюме, которое Хваён отправила при устройстве на работу.
– Почему ты соврала?
Очевидно, что сегодня неприличное божество правды решило выбрать ее в качестве своей жертвы. Иначе такие ситуации не произошли бы одна за другой. В резюме наряду с фотографией со школьного удостоверения бесконечно длинным списком был представлен
– При подаче заявления ты же сообщила, что тебе семнадцать.
У Хваён выступил холодный пот. У нее не было выбора. Тогда ей было на два года меньше – пятнадцать. Она и сейчас была несовершеннолетней, но пятнадцатилетних ребят, которые еще учились в средней школе, почти не брали на работу. Даже если и нанимали, то с легкостью увольняли, как только появлялся другой кандидат или же вокруг них начинали виться движимые злым умыслом взрослые. К тому же Хваён думала, что менеджер все знает. Думала, что он в курсе, но закрывает на это глаза.
– Подобное тянет на подлог, а это очевидное преступление.
Он имеет в виду справку о семейных отношениях, письменное согласие родителя и медицинскую справку, которые девушка принесла в первый день работы. В справке о семейных отношениях ей пришлось соврать о возрасте, а родительское согласие подписать было некому. То же касалось и медицинской справки. «У, Ёнчжин, ну ты и сволочь. На подлоге точно не поймают – твои слова. Я вообще-то столько денег тебе отвалила», – возмущалась про себя Хваён.
Сегодня весь день был такой. В груди, словно лава после извержения вулкана, разливалось что-то горячее неизвестного происхождения, и ни единого слова не могло сорваться с ее губ. Хваён не успела даже оправдаться: менеджер холодным тоном оповестил ее о том, что они уже нашли нового человека и больше приходить не нужно. Казалось, будто невидимая рука упорно тащила девушку к Ёнчжину.
Хваён вышла из комнаты персонала и снова встала за фритюрницу. Как назло, сейчас период экзаменов, и ресторан был по уши в работе. Эмоциональные школьники и их родители заходили сюда за готовой едой и уходили, словно прилив. Оставалось совсем немного до полуночи, когда Хваён завершила свою последнюю и бесполезную смену наедине с фритюрницей. За окном все так же ярко сверкали огни хагвонов. Менеджера, видимо, настигло запоздалое чувство вины, и он заверил, что не мог иначе, ведь после появления слогана «Город Яму – отличное место для развития детей» главный офис начал проводить проверки.
Хваён знала, что извиняться должен был не менеджер. Это она напортачила. В течение года обманывала старую женщину и предала ее, соврала в резюме и подделала медицинскую справку – все это ее вина. Девушка вернула фартук с шапочкой и покинула заведение. Желудок очень не вовремя забурлил. За целый день она съела только бургер и картофель фри, который спалила из-за неправильно выбранной температуры.
– Есть хочется.
Желудок, не заботясь о чувствах Хваён, продолжал урчать, и она почувствовала досаду. По улице энергично сновали ребята в школьной форме. Ее взгляд остановился на одной маме с дочкой. Ребенок с раздраженным лицом был одет в форму школы, в которую когда-то ходила сама Хваён. Женщина приятной наружности – по всей видимости, мама – открыла коробочку с обедом, зачерпнула одну ложку и протянула дочке, но та оттолкнула ее руку и бегом направилась к зданию хагвона. Расписание дополнительных занятий было очень плотным, поэтому на этой улице изо дня в день можно было увидеть родителей, которые приносили с собой еду.
– Мне тоже хочется маминой еды…
Когда-то и у Хваён так было. Каждый вечер в небольшом, но вполне пригодном для семьи из трех человек доме они ели мамины блюда. Папа отвечал за мытье посуды, мама же после еды спешила к дивану в гостиной. Она была постоянной зрительницей сериалов, выходивших по вечерам. И Хваён, предварительно набив рот очищенными папой фруктами, похлопывая по своему вздувшемуся животу, садилась рядом с ней. Дома в воздухе витал кисловатый запах кимчхи ччигэ [10] , а звуки телевизора и посуды, которую мыл папа, гармонично сплетались в один. Эти воспоминания настолько давние, что теперь кажутся чем-то из прошлой жизни.
10
Кимчхи ччигэ – корейское рагу с добавлением квашеных по традиционной национальной технологии острых овощей.